– Готово, – наконец, заявила она и подала мне ручное зеркало.
Я тряхнула легкой головой. Клер остригла меня по плечи, но волосы, потеряв привычный вес, теперь доходили мне до подбородка, завиваясь безо всяких щипцов.
– Удивительно, Мари, но вы будто стали еще красивее, – польстила мне женщина. – Да, вы были правы, – кивнула Клер и, пальцем накрутив локон у моего виска, решила: – Alex не станет ругаться!
Уличный ветер взметнул тонкий тюль на окне и игриво щекотнул меня под волосами. Я отложила зеркало и, подавив подступающий кашель, обхватила себя за шею. Нет, Алексей не будет сердиться. Я не принимала от него денег, я запретила ему что-либо мне дарить. Волосы – это пустяк. К причудам моим князь привык. Уверена, он и просьбе справить ребенку документы не удивился.
В зеркале я увидела давно собранный Клер чемодан. Почти девять, но вестей от Милевского нет!
Политическая обстановка, угроза быть убитой… всё это меркнет, кажется пустяком от одной только мысли, что с ним что-то случилось. Вот, что единственно страшно.
Я рывком поднялась на ноги и вызвалась убрать за собой. После недолгих препираний Клер принесла метлу, позволяя мне самой смести с пола волосы.
– С вами невозможно спорить, вы знаете? – заметила она.
– Знаю, – я дернула краешком рта. Мадам Дюбуа в точности повторила любимую присказку князя.
«Черт возьми, Мари, с тобой невозможно спорить! Ты ходишь в старых платьях, и на какие только ухищрения я не иду, чтобы тебя накормить! Но подработка ночами у Ежова, чтобы платить ссуду за Солнечное – это немыслимо!»
Верно, немыслимо. Отобрать у Милевского ночи… пришло же в голову.
Родительское имение – то был единственный спор, в котором он не уступил мне. Я отказывалась брать его деньги, отстаивая право на самостоятельность. Алексей отказал мне в возможности хотя бы попытаться самой выплатить долги, выкупив имение Шуваловых. Суд, разумеется, встал на сторону князя. Я злилась, очень злилась. На ситуацию, на Милевского, на себя. Пожалуй, то была бессильная ярость. Всего лишь женщина … не было у меня никакой самостоятельности. Никогда.
– Чисто, – осматривая паркет, огласила я и, заметив серебристое сияние у ножки кровати, наклонилась, чтобы поднять упавшую вещицу и вернуть Клер.
– Тогда идем, наконец, к пирожным?
– Идем! – я распрямилась, протягивая француженке найденный портсигар, и мимоходом отметила дарственную надпись на русском. Полк, девизия, год.
Я закусила губу, сдерживая улыбку. Даже если любовник Клер был необычайно хорош, это плохая привычка – курить в постели.