– … велено принять… полиция…
Хмурый мужчина наклонился надо мной, оттянул веки, заглянул в глаза и, поджав губы, сказал:
– Пока на койку в коридоре. Духовник закончит … и будет ей место.
Меня действительно определили в коридор. Сгрузили на грязный топчан, именуемый по какому-то недоразумению «койкой», и оставили одну.
Одна. Теперь я полноправная хозяйка в этой норе.
Мимо проходили врачи, вероятно, больные, и множество других лиц, род деятельности которых невозможно было определить с одного взгляда. Я закрыла веки, позволяя неприглядной реальности исчезнуть.
Никто из медиков более не удостоил меня вниманием, и где-то на краю ускользающего сознания я отметила, что при таком лечении нет ничего удивительного в большой смертности среди больных гриппом. Кажется, давешнее «нет мест» было чем-то вроде осмотра и диагноза одновременно.
– А вот это хорошая шутка, – рассмеялся царевич мне на ухо.
Я открыла глаза и не смогла вдохнуть, на груди моей, свесив лапы, лежал белый лев. Его высочество стоял у высокого окна и смотрел во двор. Дмитрий обернулся, а затем раскашлялся вместе со мной.
– Лягте … вам нужно лечь … – прошептала я и, вспомнив, что в больнице нет мест, добавила: – лягте со мной.
Мертвецы не имеют тела, и под призрачным телом не прогнулся матрас. Я знала – он рядом, это его ледяные руки крепко обнимают меня, на его груди покоится моя голова. Дмитрий погладил меня по щеке, и снова стало темно.
– Шувалова? – громкий окрик выдернул меня из беспамятства.
Я сглотнула, пытаясь сфокусировать взгляд. Женщина… в белом платье и белом платке.
– Как ваше имя? – медленно повторила она.
Имя… сердце застучало, и тело била дрожь. Я не знала ответа на этот вопрос.
Дмитрий ласково поцеловал меня в висок. Я закашлялась, прикрывая ладонью рот. Белый шрам на руке вернул утраченную память, и я ответила:
– Шувалова. Ольга Михайловна.
Я облизнула пересохшие губы и, проваливаясь в тишину, чтобы не забыть, повторила:
– Оленька…
Свет закрыл мужской силуэт.
– Нашли?
– Нашли, да не ту.
Запахло ладаном. Я моргнула, совсем рядом со мной остановился священник, я видела, как длинные одежды его касаются серой простыни койки, как выглядывают из-под рясы калоши, и крепко сжатый в руках крест.
Меня снова куда-то понесли. Всё верно … духовник закончил… значит, отдав богу душу, кто-то освободил мне место. Циничная целесообразность как она есть.
Носилки, ветер в лицо. Да … место освободилось. Его освободила я. А это значит … я … мертва? Мертва… Холод сковал горло, и тело не слушалось меня. Чернота перед глазами собиралась в светлый лик с серебристого креста.