— Ты, княгинюшка, не печалься, — проследил за Настасьиным расстроенным взглядом конюх, — это у них на Покров венчание с покойницей было, вспомнилось, должно, вот и накатило. Проспится.
— Проспится, — мимодумно повторила Настасья.
— Вот меч, только завтра ему отдать, — протянул Левонтий подобранное оружие.
— Д-да, — Настасья почувствовало тепло от кожаной обмотки рукояти.
Меч был тяжелым и оттянул руку.
— Благослови тебя Бог, Левонтий.
Настасья, раздавленная, побрела к терему.
Утро выдалось туманным, ленивым. Настасья долго не вставала, глядя в потолок. Все не выходило из головы это «Фрося», и такая детская радость в зимних очах, как у Прасковьи, когда ей перстенек или ленту дарят. Отчего-то захотелось еще раз сходить к гробнице прежней княгини, но не с Параскевой или Феклой, а одной, со своими потаенными мыслями, чтобы излить их вдали от чужих глаз. Когда-то, много лет назад, молоденькая Ефросинья, так же как Настасья, появившись на пороге Дмитрова, смогла излечить мужа от ран первой любви, отвлечь, окутать теплом рук, зажечь новые чувства, а вот у нее, Анастасии, ничего не вышло, может мало старалась?
Да, если бы ей того, прежнего, юного Всеволода, да и она справилась бы, непременно окрутила, и дня бы не прошло. А как подступиться к взрослому, заматеревшему мужу, по которому жизнь уж вдоль и поперек проскакала на черном коне горя? Как быть, ежели он в черты лица сына всматривается, и Ефросинью свою вспоминает, а нынешняя княгиня и тенью покойницы встать не может, и лишь злит до отчаянья.
«Помолиться надо, тяжко, мочи нет», — приняла решение Настасья.
В церкви стоял полумрак, маленькие окошечки пропускали тонкие лучи слабого осеннего света, свечи не горели. Только у изголовья гробницы княгини Ефросиньи пылала лампада, вырывая из мрака фрагмент каменной плиты. Настасья медленно перекрестилась и пошла прямо к погребальной абсиде. Постояла, склонив голову, робко коснулась холодного камня. Снег на улице к полудню истаял окончательно, не оставив даже талых луж, а здесь под каменными сводами почему-то было по-зимнему морозно, зябко. Цветов в эту пору уже не сыщешь, но на надгробии бесформенной массой лежала охапка веток шиповника, алые ягоды смотрелись каплями крови.
— Он принес… Для тебя принес, — вслух мрачно произнесла Настасья, обращаясь к безмолвной сопернице. — Победила ты меня, с мертвыми сложно тягаться. Это у живой зазнобы можно недостатки углядеть, стороны слабые отыскать, а мертвая, что ангел, не дотянуться.
Настасья села прямо на пол, прислоняясь лбом к равнодушному камню.