Настоящему, реальному Димитрию она бы ни за что не бросила бы так дерзко обвинения, но этому, призрачному, хотелось высказать все, вытряхнуть все потаенные уголочки души, где давно прятались обиды.
— Дочка, да ты что, мы же любим тебя, — нахмурился Димитрий, — ведь я же Всеволода как облупленного знаю, не мог он дурно с тобой поступить, не таков он. Вы бы притерлись друг к дружке, обязательно бы слюбились, время только нужно было, потерпеть немного.
— Немного? — эхом возмущенно повторила Настасья. — Да он ведьмой меня при челяди называл, да он… Да знаешь, как надо мной люди его насмехались? А знаешь, как сейчас за теремными воротами кричат: «Сжечь ее?» А коли меня сожгут, ты войной на град их пойдешь, сожжешь его, за меня отмстить?
Сказала и сама испугалась, как из нее такие страшные слова вылетели.
— А ты бы сама хотела, чтобы ради тебя град сожгли? — вопросом на вопрос ответил Димитрий.
Настасья застыла, не зная, что ответить.
— А я бы сжег, — с противоположного края отозвался Найден, — не раздумывая бы спалил, камня на камне не оставил бы. Мне их никого не жаль, мне кроме тебя никого не нужно, одна ты у меня, кровиночка. А у этого, — и Найден кивнул в сторону Чернореченского князя, — детей родных много, что ему — приемную дочь потерять? Ко мне иди. Забудь их, они тебя предали — и отец, и муж. Ко мне…
Настасья, как во хмелю, развернулась и пошла в сторону бежского боярина, ее отца.
— Настька, куда! — до боли знакомо окрикнул Димитрий. — Назад!
Она вздрогнула.
— Не слушай, иди. Один я тебя люблю, иди ко мне, — поманил Найден.
Настасья отвернулась от Димитрия, сделала шаг, потом второй, третий, начала карабкаться по крутому склону к родному отцу.
Найден чуть присел и выставил вперед ногу в красном сапоге, чтобы ловчее подхватить дочь наверх.
— А почему у тебя опять сапоги? — обомлела Настасья. — Я ведь тебя отмолила, ты же сам мне об том сказал!
— А что сапоги? — улыбнулся Найден. — Хорошие сапоги, прочные, — залюбовался он алым сафьяном, — чего же их снимать? — и взгляд хищный, острый.
— Нет! — отдернула Настасья протянутую было руку. — Нет! — и побежала к отцу, своему отцу Димитрию.
Легко взлетела на холм, обняла, кинулась на грудь, зарылась носом в свитке, вдыхая такой родной запах.
— Батюшка, не бросайте меня, я же ваша?
— Наша, наша! — прижал ее к себе отец.
Настасья тревожно оглянулась, на том берегу, скрестив руки на груди стоял бежский борин Найден… или нет, да какой же это Найден, это же Ермила! Черт Ермила, щуплый и верткий.
— Я тебя все равно сожгу! — погрозил он ей.