Я терялась в догадках, буквально сходила с ума. Одиночество, молчание, безызвестность. Этим набором можно пытать.
Я просидела у окна до темноты, наблюдая, как за стеклом сереет, блекнет. Как разгораются вечерние огни, делая звездное небо почти неразличимым, засвеченным. Хотелось оказаться вдали от города, лежать на спине и смотреть на звезды, в удивительную небесную глубину. Как давно я не видела звезд.
Дребезжание коммуникатора на руке едва не заставило вскрикнуть. Я даже тряхнула рукой, пытаясь стряхнуть, как ползущее насекомое, но вовремя опомнилась. Кейт. Я приняла голосовой:
— Привет.
— А кто мне откроет дверь?
— Что? — я не сразу поняла.
— Входную, конечно! Открывай, Мелли!
Я все еще не верила, что слышу это. Подошла к двери, включила сканеры и увидела знакомую фигуру в объемном мягком пальто. Едва Кейт перешагнула порог, я кинулась ей на шею, чудом не задушила. Она еле отбилась:
— Мелли! Подожди! Я же разолью!
Я отпрянула, выхватила из ее рук коробку с двумя стаканами газировки из летучки. Едва увидела — горло свело спазмом, рот наполнился слюной. О! Кейт знает, что принести! Я потянулась было за стаканом, но она ударила по руке:
— Подожди, дай хотя бы раздеться.
Она скинула пальто, отобрала у меня коробку и огляделась, едва не присвистнула:
— Вот это я понимаю! Не то, что моя мышиная норка.
Я лишь пожала плечами. Сейчас меня интересовало совсем другое:
— Как ты прошла? Почему мне не сообщила охрана?
Кейт без приглашения прошла в ближайшую комнату, поставила коробку на маленький столик перед диваном и опустилась на мягкие подушки:
— Удостоверение департамента творит чудеса
Мне не слишком верилось, что Айзекс или Смит так просто пропустили ее. Даже с удостоверением. Интересно, сколько она там скандалила? Если пропустили — вероятнее всего, позволил Фирел. И, судя по всему, напротиворечил сам себе. Мне хотелось так думать.
— А где Лео?
Кейт замялась. Даже отвернулась к окну:
— Лео в спортивном лагере. Уже неделю, — голос треснул, будто рассыпался.
Я едва не открыла рот от удивления:
— Неделю? Ты его даже на сутки никогда не отпускала!
Она натянуто улыбнулась, вновь отвернулась:
— Когда-то надо начинать. Он растет. — Она порывисто повернулась, в глазах стояли слезы: — Ты же знаешь, как я его люблю. Я с ума схожу!
— Надо же, Кейт…
Я обняла ее, а она положила голову мне на плечо и шмыгала носом. Я гладила ее по спине, ощущая, как под тканью платья прощупывается хребет. Она похудела.
— Но лагерь — это не повод так убиваться, — я улыбнулась, стараясь взбодрить ее. — Если так переживаешь — забери. Ты мать. Никто не смеет ставить тебе условия.