Мне оставалось только следовать за ней.
51
Больше всего пугало то, что не было страха. Даже волнения. Мое сознание, несомненно, было чем-то отравлено. Чего они боялись? Что в порыве отчаяния перегрызу горло их эмиру? Или кто-то уже пытался сделать это? Может, Бахат?
Аль-Зарах зашел в покои с открытого широкого балкона. И я могла поклясться, что видела за его спиной силуэт припаркованного легкого эркара. Я вглядывалась в темноту, подрагивающую всполохами огня, но была вынуждена опустить голову, потому что аль-Зарах пристально смотрел на меня.
Я впервые видела его таким. Даже невольно задержала дыхание. Сейчас он был на своем месте и напоминал скорее варварского идола, чем современного мужчину, которого я видела в Альянсе. Беспокойное пламя свечей бросало на его смуглое лицо золотистые блики. Все в нем было завораживающе органично. Голову венчал белоснежный тюрбан, украшенный камнями, в ушах, вместо привычных деликатных бриллиантов были вдеты массивные золотые кольца с подвесками, которые, вопреки ожиданию, не придавали ему ни грамма женственности. Жемчужный кафтан, шитый серебром, в глянцевые атласные полосы, белый бурнус.
Меня обожгли жгучие черненые глаза, и я невольно вздрогнула, будто на голую кожу попали искры от костра. Он молчал. Лишь неспешно приблизился, с интересом оглядывая, будто шел по следу добычи. Потянул за тонкий красный газ и наблюдал, как покрывало сползает с моей головы, открывая лицо.
— Теперь ты хороша, как самая редкая жемчужина. Так, как должно.
Он протянул руку, вероятно, дожидаясь, что я стану ее целовать в знак поклонения. Но я не шелохнулась. Это вызвало его усмешку.
— Ты научишься чтить своего господина, Амани. Когда Тахил проникнет в твою душу вместе с нашей верой.
Я сглотнула:
— Мне не нужна ваша вера.
Аль-Зарах вновь снисходительно улыбнулся:
— Ты должна принять истинную веру и признать Всевышнего единственным богом.
Я открыто посмотрела в его лицо:
— Я не верю в богов, Аскар-хан. Не поверю и в вашего бога.
Он помрачнел, сжал рельефные губы:
— Мне совершенно безразлично, во что ты веришь, Амани. Ты лишь сделаешь то, что должно. Каждый должен делать то, что должно, — тихий мягкий голос обволакивал, как дым курильниц. — Пока ты не примешь истинную веру, я не смогу разделить с тобой ложе по праведным законам. И ребенок будет зачат без благословения Всевышнего. Я не могу лишить своего сына божественного благословения. Эмир Ашамун-Сиде не может делить ложе с иноверкой, потому что этим осквернит себя. И твердо запомни: Аскар-хан остался за границами Тахила. Для тебя я отныне господин и повелитель.