— Я — Салех. Подними чиммет.
Голос казался сухим, как убитое палящим солнцем дерево. Будто его беспрерывно ломали, добиваясь скрежещущих щелчков. Я откинула вуаль на макушку, и словно вздохнула свободнее. Окружение приобрело краски, будто посвежело. Если бы не накха, здесь было бы приятно. И воды…
— Салех-алязи, умоляю, можно мне воды?
Она подошла к шкафчику, достала глиняный кувшин и обычный штампованный стеклянный стакан, который казался здесь совершенно неуместным. Как коммуникатор Иршата. Я наблюдала, как Салех поставила стакан на стол, наполнила до краев:
— Пей.
Я с жадностью схватила стакан, расплескивая, поднесла к губам и выпила все до дна. Теперь стало легче.
Если можно было бы нарочно выдумать противоположность Масабих-раисе, то это была бы Салех. Длинная, как жердь, тощая. С ввалившимися щеками и тонкой полоской губ. Ее руки с крашеными ногтями напоминали обтянутый пергаментной кожей скелет. Единственное, что роднило ее с Масабих — кожа цвета необожженной глины и подведенные жгучей чернотой глаза. Закутанная во все черное с ног до головы, она внушала какой-то суеверный ужас.
Салех долго смотрела на меня, поджав тонкие губы, наконец, взяла со стола горящий фонарь:
— Пошли.
Она повела меня куда-то в подвал, судя по тому, как мы спускались. Здесь было на удивление прохладно. Стены и ступени казались вырубленными прямо в породе. Пламя бесновалось, заставляя их будто колыхаться. Мы вошли в маленькую комнату, судя по горшкам и коробам — в кладовую. Салех подвесила фонарь на свисающий на цепи с потолка крюк, кивнула мне на пальмовую корзину, на которой лежали вещи:
— Переодевайся. Ума не приложу, как ты дошла в дворцовых башмаках. Теперь только молись, чтобы за тобой никто не следил.
Я невольно посмотрела на свои ноги. Расшитые, украшенные камнями носы туфель торчали из-под чадры. Мне это даже в голову не приходило. Но слова Салех подталкивали панику:
— А если следили?
— Молись. Нимат альжана, спасешься.
Про Бахат хотелось сказать прямо сейчас. Я едва удержалась, решив, что разумнее сначала переодеться. Я надела широкие домотканые штаны, рубаху, распашную накидку. Не знаю, как все это называлось. Я превратилась в темный закутанный кокон. Сунула ноги в рыжие туфли без задников из мягкой кожи, и только теперь поняла, о чем говорила Салех. — дворцовые туфли были слишком приметны. Она намотала мне на голову черный платок, пряча волосы, и подала горшочек с какой-то темной мазью:
— Хорошо намажь лицо и руки. Кожа станет темной.
Я послушалась без возражений. Сосредоточенно размазывала вонючий крем, с удивлением замечая, как кожа впрямь становится грязно-коричневой. Будто я неаккуратно намазалась искусственным загаром. Салех придирчиво осмотрела меня, сосредоточенно кивнула: