— Ты примешь веру?
Я вновь кивнула:
— Да.
— Синан-назиф.
Я подняла голову на звук мягких шагов. В камеру вошел невысокий старик с окладистой, совершенно белой бородой, похожей на ком взбитой ваты. В сером полосатом кафтане, опоясанном желтым кушаком с золотыми кистями. Вероятно, один из дворцовых кахинов, который денно и нощно молится за здоровье своего господина.
Он подошел совсем близко, сосредоточенно посмотрел сверху вниз:
— Готова ли ты принять милость Всевышнего и признать его единственным истинным богом?
Я лишь снова кивнула.
— Готова отречься от прежних богов?
Я кивнула. Была готова кивать и кивать. Столько, сколько понадобится, пока не отвалится голова. Наверное, кто-то сказал бы, что я слаба. А я бы ответила, что он просто не знает, что такое настоящая жажда. У каждого есть свой предел.
Синан-назиф кивнул Масабих, та подала ему тонкое белое покрывало. Кахин укрыл меня, занавесив лицо полупрозрачной тканью, положил руку мне на макушку:
— Согласна ли ты хранить истинную веру, во всем следовать священным заветам Альвайи?
— Да.
— Обязуешься ли хранить чистоту веры?
— Да.
— Имя твое — Амани. Всякое другое — греховно. Имя твое благословенно, тело твое чисто. Помыслы твои да минуют соблазны порока. Нимат альжана.
— Нимат альжана.
Кахин сдернул платок и поклонился аль-Зараху.
— Нимат альжана, — благоговейно отозвалась Масабих-раиса.
В ее глазах дрожала восторженность фанатика. Она смотрела на меня даже с какой-то слезливой нежностью, будто собственным старанием возвратила в лоно веры закоренелого грешника.
Аль-Зарах направился к выходу, обернулся, едва переступив порог:
— Завтра священный альсаби — седьмой день недели сарим. Кайся в своих грехах, Амани. Очисти душу от скверны. Я дам тебе шанс выказать свою покорность. Один шанс. И лишь от тебя зависит, сумеешь ли ты его использовать.
Тут же подскочила Масабих, надавливая мне на голову, чтобы я кланялась:
— Благодари господина, недостойная.
Я согнулась, как травинка на ветру:
— Благодарю, господин.
Этот жест не стоил мне ничего. Как и эти слова. Во мне будто что-то сломалось. Какой-то ограничитель, не позволяющий совершать недопустимое. Я чувствовала себя сломанной куклой, у которой суставы выгибаются самым неестественным образом. Как заблагорассудится тому, кто их выворачивает.
Навсегда или сиюминутная слабость? Я не знала ответа.
За окном оказался яркий день. Я шла по залитым светом коридорам в сопровождении евнухов, глядя в жирную спину Масабих-раисы, будто окуналась в марево теплого воздуха. Он казался плотным, осязаемым, обволакивающим. Я чувствовала заледеневшими ступнями мрамор, точно прогретый на солнце, как ласковый прибрежный песок. Даже вездесущая вонь накхи уже не казалась такой отвратительной. Я будто поднялась из могилы к свету и ветру.