– Вы честный и прямолинейный человек! Спасибо.
Мне тоже надо было выходить. Стоя на перроне, я смотрела вслед "честному и прямолинейному человеку". Может, догнать ее и спросить, что же такого ужасного предложил джентльмен? Хотя, я примерно догадывалась. И все же… Любопытство мучало меня. Но здравый смысл и тактичность победили. Я мысленно пожелала ей удачи и задумалась про джентльмена. Счастливый, он, в силу возраста не знал, что в современном мире его поведение называется харассмент.
Сестры
Я зашла на Парке Культуры. Мест не было, я встала в проходе. Передо мной сидела уставшая молодая женщина. Слева от неё – две девочки, примерно трех и шести лет. Женщина смотрела в пол и не двигалась. Девочки, как обезьянки, копошились возле нее.
Младшая задирала старшую: сначала пыталась попасть ей пальцем в глаз, потом хватала за волосы и тянула, стараясь ударить ее головой о поручень. Это был старый вагон, где каждые два сиденья отделены металлическими ободами. Старшая отталкивала ручонки младшей и уворачивалась. Наконец, не выдержала, схватила ту за волосы и несильно ударила ее саму лбом о поручень. Младшая завопила.
Женщина очнулась от своей летаргии, взяла на руки младшую и стала громко бранить старшую. Хотелось женщине объяснить, что младшая сама виновата. Но это было не мое дело, и я просто с сочувствием смотрела на шестилетнюю девочку, которая оскорбленно ссутулилась, сплела на груди руки и отодвинулась, показывая свою от них отдельность.
Сумасшедшие
В вагон метро вошёл мужчина. С виду обычный программист, какой-нибудь 1С, который, как и все, ехал на работу. Мятая бежевая ветровка, бесформенные брюки, свитер в катышках, немытые волосы. Но в позе мужчины была настораживающая асимметрия, казалось, он вот-вот упадет. Он стоял лицом к двери, привалившись к боковому поручню. И вдруг заговорил с отражением:
– Понедельник. На работу. Надо работать. А если я не хочу? Не поеду? Что мне за это будет? Работать надо! На работу! Рабочий день! А я не буду! Что ты мне сделаешь? А? Ничего!
Люди, насколько возможно, отодвигались от сумасшедшего. И хотя он выражал мысли большинства, очевидно, сам он вряд ли где-то работал, и потому его безумие особенно задевало окружающих, которые в этот все еще летний понедельник вынуждены были действительно ехать на работу.
Через две остановки в вагон зашла невысокая, в сиреневой болоньевой куртке женщина средних лет, в самодельной юбке из черной тюли, на голове – колтуны, на ногах – синие колготки. Она прижимала к груди винтажную сумку и тревожно озиралась, отыскивала, куда сесть. Молодой парень встал, уступая ей место. Женщина села, опустила руки в сумку и копошилась внутри, будто вязала. Чтобы скрыть от других свое занятие, она низко склонилась и подняла локти. На нее, впрочем, никто не смотрел. Одна я, не сдержав любопытства, заглянула в сумку. Там сидел настоящий желтый цыплёнок, которого женщина настойчиво гладила по голове. Цыпленок беспокойно попискивал, но шум метро заглушал его жалостливую тревожность.