; но все это осталось в прошлом, а в то время, о котором я говорю, она была стара и очень тиха. Ее жизнь текла по заведенному порядку, никогда не нарушавшемуся. Каждый день она вставала в один и то же час и делала одно и то же в одном и том же порядке; день за днем одно и то же. Она говорила, что это самое лучшее в мире, и что рутина — это своего рода спасение. Может быть, это и так; но это очень скучное спасение, и раньше я чувствовала, что предпочла бы стать участницей какого-нибудь события, каким бы оно ни было. Но тогда я не была такой же старой, как тетя, и это все объясняет. В то время, о котором я говорю, глубокая ниша окна гостиной служила для меня убежищем. Хотя тетя и была старой леди (возможно, потому, что была очень старой), она была очень терпима и испытывала ко мне какие-то чувства. Она никогда не произносила ни слова, но часто улыбалась мне, когда видела меня с моими книгами и корзиной работы. Боюсь, что я очень мало работала — по нескольку стежек, когда дух двигал мной, или когда я была более склонна вязать, чем читать книгу, как это иногда случалось. В другое время, если книга была интересной, я проглатывала том за томом, сидя там и не обращая ни на кого внимания. На самом деле, мне это только казалось. Тетушкины старушки подходили ко мне поздороваться, и я слышала, как они разговаривали, хотя очень редко прислушивалась к их разговорам; но если они говорили о чем-нибудь интересном, — любопытно, что я потом обнаруживала это в своей голове. Они приходили и уходили, и мне казалось, что их старые шляпки скользят туда-сюда, а платья шуршат, и время от времени мне приходилось вскакивать и пожимать руку кому-нибудь, кто знал меня, и отвечать на вопросы о папе и маме. Потом тетя Мэри снова слегка улыбалась мне, и я проскальзывала обратно к окну. Казалось, она никогда не возражала. Моя мать не позволила бы мне сделать это, я знаю. Она бы напомнила о десятке вещей, которые нужно было сделать. Она послала бы меня наверх за чем-нибудь, чего, — я была совершенно уверена, — ей вовсе не было нужно; или вниз, чтобы передать горничной совершенно ненужное сообщение. Ей нравилось заставлять меня бегать. Может быть, именно поэтому я так любила гостиную тети Мэри, глубокую нишу у окна, и занавеску, наполовину закрывавшую его, и широкую лавку под окном, где можно было сложить так много вещей, не будучи обвиненной в неопрятности. Всякий раз, когда с нами что-нибудь случалось в эти дни, хотя бы отдаленно похожее на болезнь, нас отправляли в Сент-Рулс, чтобы мы набрались сил. И именно это случилось со мной как раз в то время, о котором я собираюсь рассказать.