Ссыльный народоволец Лебеденко работал в те годы в екатеринбургской газете и познакомился с отцом Павла, полковником Варфоломеем Францевичем. Видимо, Точисский-старший и пригласил Лебеденко в гости. С той поры Евгений и Богомазов не раз навещали их, вели долгие и интересные разговоры, и зачастую в гостиной разгорались жаркие политические споры. У ксендза Станислава серые глаза делались холодными, и он покидал комнату, а Павел — ему тогда исполнилось шестнадцать лет — слушал все с нескрываемым любопытством; это вам не разговоры о карьере и чинах, о доходах и приданом. Отец, Варфоломей Францевич, незлобно поругивал возмутителей спокойствия, доказывая, что все это бесплодные мечты, что самодержавие вечно и непоколебимо.
Урания Августовна, мать Павла, неизменно принимала сторону Лебеденко и Богомазова, на что полковник посмеивался:
— Французы, известно, веселая нация, а наша Урания к тому же якобинского корня…
То, о чем говорили Богомазов и Лебеденко, будоражило Павла. Народничество… Социализм… Крестьянская община… Фабрично-заводской пролетариат…
Запомнилось, как однажды отец спросил:
— Страшно, поди, когда тебя в тюрьму ведут?
— Как вам ответить, Варфоломей Францевич, — улыбнулся печально Лебеденко, — не то слово! Горько, когда на долгие годы от борьбы отрывают. Для меня равнодушие мужика страшнее. Придешь в деревню, начинаешь с ними о революции говорить, а у них в глазах пустота, а то и хуже, озлобление. Бывает, вяжут, властям выдают. — Лебеденко кивнул на Богомазова: — Вон Иван о крестьянском социализме речь ведет, а я в крестьянскую революционность и в общину крестьянскую веру потерял.
— Ренегатство, — прервал товарища Богомазов.
— Поживем — поглядим, — философски изрек Лебеденко. — В одном убежден: самодержавие — корень зла в России. Просвещенная Европа давно живет по иным канонам, а у нас со времен Рюрика привыкли к идолам, все надеются плохого царя заменить хорошим, мужицким.
— Как я вас понимаю, — сказала Урания Августовна, — вы против царя и желали бы для России европейского пути?
В разговор снова вмешался Богомазов:
— Сегодня мы не можем отрицать фабрично-заводского развития России, но у нее, как и прежде, самобытный путь развития,
Лебеденко поморщился. Урания Августовна попросила:
— Поясните, пожалуйста.
Богомазов театральным жестом руки откинул назад длинные волосы:
— Через сельскую общину, любезная Урания Августовна. Крестьянин своим общинным землепользованием готовит себя к социализму. Фабричный же трудится за копейку. Дай ему на гривенник больше, и он уймется. На этом его революционность закончится.