— Ну, коли коммуною, диктую условия. — Прищурился, посмотрел на Лазарева: — Поступаем в ремесленное училище, раз.
— Сразу так категорично? Однако в ваших словах есть смысл. Меня не приняли в этом году в Технологический.
— Бессмысленного времяпрепровождения вам не обещаю, два. Книги любите?
— Они страсть Дмитрия, — оживилась Верочка. — У нас в доме довольно неплохая библиотека. Батюшка выписывал все сочинения.
— Постараюсь познакомить вас, Дмитрий, и с иной литературой, — сказал Точисский.
— Буду рад. Хотя замечу — я читал довольно любопытные книги, принадлежащие перу известных экономистов и философов. — Лазарев на какое-то время помедлил, будто решая, говорить дальше или нет, потом все-таки сказал: — Я даже знаком с «Манифестом Коммунистической партии». Встречалась ли вам эта книга?
Точисский засмеялся:
— Теперь я вдвойне убежден — нам необходимо поселиться вместе.
Новый год начался событием, не прошедшим незамеченно для официальной России. В Орехово-Зуеве с помощью солдат, полиции и жандармерии удалось подавить стачку ткачей на фабрике Морозова.
Были и раньше стачки на других фабриках и заводах России, но чтобы сразу тысячи выступили! Пришлось арестовать шестьсот мастеровых, тридцать три из них, признанных руководителями, отдать под суд.
Министр внутренних дел граф Дмитрий Андреевич Толстой лично докладывал Александру Третьему о причинах беспорядков, умышленно опустив часть из них. Однако министр не мог не отметить, что на фабрике только за два года пять раз снижалась заработная плата, а штрафы составили четверть от каждого заработанного рубля. Граф посмел также обратить внимание государя на то, что подобное встречается не только у Морозова, а события в Орехово-Зуеве могут зародить у фабричных пролетариев чувство собственной силы.
Последние слова министра внутренних дел вызвали неудовольствие его императорского величества.
После морозной зимы Петербург долго не мог согреться. Весна наступила промозглая, с ночными заморозками, ветрами с Невы, пронизывающими, сырыми.
Но тепло все-таки подступало, начали распускаться деревья, нежно зазеленело в Александровском саду. За чугунной оградой тонким ковром пробивалась первая трава. Ожили аллеи. Вечерами здесь становилось людно. Солдаты музыкальной команды усердствовали, военный оркестр играл марши и вальсы. В саду допоздна гуляла публика. Собирались здесь студенты и курсистки, обменивались новостями, шептались, вели какие-то разговоры. Иногда появлялся в саду Павел, чаще с Лазаревым.
В тот вечер он пришел один. Заложив руки за спину, побродил по аллеям, мимо мраморных статуй. Остановился у помоста, где сияли медью трубы оркестра. У музыкантов наступил перерыв, и они отдыхали. Насладившись весенним воздухом, видом нарядной толпы, Павел уже намеревался покинуть сад, как вдруг почувствовал на себе чей-то пристальный взгляд. Огляделся, но никого не заметил, все лица незнакомые. Хотя нет, кажется, вон тот, в тужурке. Присмотрелся. Неужели Богомазов? Тот самый Иван Богомазов, который появлялся в их екатеринбургском доме, его приводил к Точисским Евгений Лебеденко!