Припомнился последний разговор с дядей — ксендзом Станиславом. Брат отца никогда не отличался многословием и редко баловал племянника особым вниманием.
Но перед самый отъездом он усадил Павла в кресло напротив, спросил:
— Ты твердо решил покинуть дом?
— Да, дядя.
Скрестив руки на груди, Станислав пожевал топкими губами:
— Это очень серьезный шаг, мальчик мой, и тебе будет нелегко, когда окажешься вдали от родителей. Хочу предостеречь, будь осторожен в выборе пути. Время ныне смутное, молодые люди увлекаются революционными идеями. Идеи пьянят, играют на тщеславии человека. Есть бог и вера, мальчик мой. Всевышний один судия человеку. Для господа все равны, царь ли, нищий ли с сумой. Бог сотворил мир, и только он, всевышний, вправе преобразить его. Безумная храбрость молодых людей страшит меня. Ты спросишь, к чему веду я разговор? Молю всевышнего, чтоб вера в господа нашего вечно жила в твоем сердце и спасла от дурного увлечения…
Дядя, дядя! Павел не вступил с ним в пререкания, по хотел огорчать перед прощанием. Но разве мог он разделять взгляды ксендза? Может ли честная, горячая молодость взирать равнодушно на горе народное?
— О чем думы? — неожиданно раздался голос Дмитрия.
Точисский вздрогнул, повернулся:
— Припомнил напутствие дяди, ксендза. Велел держаться подальше от революционеров.
— Небось говорил: «Всякая власть от бога»? Знакомо, от отца слышал.
Шли вдоль Невы, переговаривались. На Сенатской площади у памятника Петру задержались.
— Всякий раз, когда здесь бываю, не могу не представлять… Вот так, в каре строились полки… Каховский… Бестужев… Рылеев…
— А оттуда Каховский стрелял в Милорадовича, — указал Лазарев и продекламировал:
Товарищ, верь: взойдет она,
Звезда пленительного счастья,
Россия вспрянет ото сна,
И на обломках самовластья
Напишут наши имена!
— Замечательные стихи. — И Точисский повторил: — «Россия вспрянет ото сна…» Друг мой Дмитрий, как иногда радостно чувствовать себя приобщенным к такому большому делу!
Помолчали, проникшись своим братством, общностью. Лазарев чему-то улыбнулся. Павел вопросительно поднял брови:
— Я подумал, не воспользоваться ли нам каникулами в училище да не махнуть ли на лоно природы, в село, к моему дядюшке. Всего на недельку. Места те поглядишь. Красотища! Ярмарка собирается!.. Не хуже, чем в Сорочинцах…
От Харькова до усадьбы добирались на старом скрипучем шарабане, высланном на станцию дядей Дмитрия. Кучер, кудрявый, белокурый, в видавшей виды холщовой свитке, нахлестывал, лошадку, понукал. Копыта чавкали по раскисшей дороге, клейкая грязь налипала на колеса. Дождь прекратился, но тучи низко висели над степью, угрожая пролиться снова.