Павел вышел на поляну и увидел Шалаевского. Иван стоял задумавшись. Под ногой Павла хрустнула ветка, тот обернулся и сделал широкий жест, как бы обнимая рукой окрестности.
— Даль-то какая, а? Леса и леса, дымка синяя…
— Да вы поэт, Иван, — с теплом в голосе сказал Точисский. Шалаевского все любили. Скромный до застенчивости, он разбирался в физике и математике, в истории и литературе, обожал музыку. — Взгляните туда: Санкт-Петербург фабричными трубами ощетинился. Это не просто другая сторона света, другой пейзаж, это другая сторона жизни, которая не дает спокойно любоваться природой. — И перевел разговор: — Намерены снова пытаться поступить в путейный?
— Нет, раздумал. У меня одна мать, и ей трудно содержать меня.
— Почему бы вам не поступить в ремесленное училище? Станете рабочим человеком, и, если избрали путь революционера, это поможет сблизиться с фабрично-заводской массой… А вот и наши собираются. Смотрите, какую корзину грибов волочет Климанов. Зимой будем с солеными грибами.
— Милости просим, — широко улыбнулся Егор. — Гостям всегда рады. Адрес прежний…
Генрих Брейтфус притащил хворост, разжег костер. Шалаевский взял гитару, тронул струны. Играл и пел он хорошо. Голос несильный, но приятный.
Ах вы, сени, мои сени…
— Не эту! — категорично потребовала Люба Аркадакская.
Иван тряхнул волосами:
Много песен слыхал я в родной стороне,
Про радость и горе в них пели;
Из всех песен одна в память врезалась мне,
Это песня рабочей артели…
Павел, а за ним другие подхватили:
Ой, дубинушка, ухнем!
Ой, зеленая, сама пойдет, сама пойдет,
Подернем! Подернем! ухнем!
— Браво! — захлопала Аркадакская, когда песня кончилась. — Ваня, вы молодец!
Шалаевский смутился, а Климанов пожал ему руку.
Тут на поляне появился Нил Васильев, уставший, но оживленный, рад, что наконец добрался до своих.
— Теперь, друзья, настал час, ради которого мы собрались, — сказал Павел. — Но прежде накроем стол, ведь у нас пикник, не правда ли?
Засуетились, разбирая корзины. Разбросали по траве скатерть, выложили еду: колбасу, яйца вкрутую, ломти нарезанного сала, бутылки с молоком, с пивом.
— Друзья, — начал Павел, — будем считать наше организационное собрание открытым. Я не ошибся, назвав его организационным. Меня могут поправить и сказать: «Мы существуем уже почти год». Верно! Но верно и другое: мы не оформились организационно, существуем пока стихийно. Точнее, ведем кружки самообразования, и этим ограничивается вся наша деятельность. Ясно ли я излагаю мысли?
— Куда яснее? — произнес Дмитрий.
— Быть или не быть группе, решайте сами, — поставил вопрос Павел.