Ротмистр поднялся. Цивильный костюм висел на пем несколько мешковато. Надевал его Терещенко, когда собирался посетить явочную квартиру, снятую им на Обводном канале. Сегодня жандармский ротмистр ждал там своих филеров — Федота и Сюньку.
Точисский понимал: деятельность, развернутая «Товариществом санкт-петербургских мастеровых», не может остаться незамеченной полицией, поиски начнутся непременно. В действие вступит весь ее разветвленный аппарат. А у царской охранки недремлющее око и многочисленный штат сыщиков. На заводах и фабриках Петербурга Точисский и его товарищи не раз обращали внимание на подозрительных. Платные осведомители из фабрично-заводских бродили по цехам, приглядывались, прислушивались к разговорам, старались присоединиться, подзуживали, подначивали.
Выявить осведомителя удавалось без особого труда: не опасаясь мастера, он оставлял верстак или станок, увязываясь за тем, кого считал подозрительным, старался не упустить, передать дежурившему у ворот агенту. Однако рабочие любым способом задерживали осведомителя, давая возможность пропагандисту или распространителю книг скрыться.
В один из дней, когда Мария и Людвиг в обеденный перерыв проникли в мастерские Нового адмиралтейства, осведомителю Сюньке удалось проследить за «дочкой» и ее товарищем до проходной, но здесь на месте не оказалось филера Федота. Осведомитель порыскал вокруг, но агент как в воду канул, а тем часом «дочка» и ее товарищ вскочили на проезжавшего извозчика…
Возвращаясь из Варшавы, ксендз Станислав проездом остановился в Санкт-Петербурге в Демутовой гостинице, что на набережной Мойки. Старые петербуржцы звали ее чаще трактиром Демута. В номерах гостиницы останавливался Пушкин, здесь написал он «Полтаву», сюда из Москвы привез молодую жену…
Павел и Мария пришли проведать дядю. Ксендз Станислав увидел их, прослезился. Он смотрел на племянников печально, и белая от седины голова старчески тряслась.
— Ты хорошо съездил, дядя? — спросила Мария. Ксендз Станислав вздохнул:
— Как милости прошу у всевышнего, чтоб покой вековечный нашел я в родной земле.
— Почему у тебя такие мрачные мысли, дядя? — спросил Павел.
— Сын мой, ты верно забыл мои лета? — Ксендз устало прикрыл глаза. — И еще, вспомни: ведь ты принес нам, твоим близким, немало огорчений.
— Но ты ведь не осуждаешь меня, дядя Станислав? Я вижу — нет! — мягко спросил Точисский.
Ксендз не ответил, а заговорил о другом:
— Я обрадую ваших родителей, они ждут не дождутся вас в гости.
Мария прижалась к нему:
— Да, дядя Станислав, весной мы приедем обязательно.