Но отцу нравится.
И, будь я поэтом, обязательно бы сочинил красивое стихотворение о страшных тайнах Мрачного, коих на самом деле нет.
Во время второй мировой в здешних лесах было много партизан. Немцы обстреливали леса вслепую. Каким-то чудом в одну и ту же воронку трижды попали снаряды. Вот на месте образовавшегося котлована очень быстро возникло озеро, в него же потом фашисты сбрасывали трупы убитых русских солдат. Только все это на другом конце озера. Отсюда не видно, но там оборудован целый мемориальный комплекс.
В принципе, для тренированного пловца расстояние преодолимое, но воды в озере, несмотря на кажущуюся мертвецки спокойную гладь, коварны и обманчивы.
Девушка, облаченная в легкое черное платье, стояла на пирсе, вглядываясь в мутную темную поверхность, обхватив руками тонкие плечи.
Жутко захотелось приблизиться и самому обнять ее, забывая обо всем на свете.
Под ногами предательски захрустели тонкие сухие ветки, и Ева моментально обернулась.
Бледная.
Даже чересчур.
- Привет, Женева, - говорю, а сам изучаю темные круги под глазами.
Девушка лишь кивнула и не ответила ничего.
- Гуляешь?
Снова кивок.
- Хочешь поплавать? – второй раз уже замечаю, как она пялится – сначала на бассейн, теперь вот на Мрачное.
Молчит зараза. Отрицательно качает головой.
Бойкот мне объявила.
- Не хочешь со мной разговаривать? – спрашиваю в лоб.
Но Ева лишь неопределенно пожимает плечами.
Вот ведь маленькая дрянь!
Вчера не заткнуть ее было, а сегодня молчит, как партизан.
Подхожу вплотную. Гладкие дощечки пирса уныло скрипят под ногами. Стоим у самого края. Один шаг, и с головой уйдем в ледяную черную воду. Практически ощущаю ее тепло. Тону в аромате волос.
Как же хочется схватить в охапку. Сжать до хруста в тонких ребрах. Выдавить из ее легких отравленный отцовским ртом воздух и наполнить ее собственным вдохом. Собой.
От одной только мысли, что она была с ним… этой ночью… а возможно и утром, скручивает мышцы от боли, как наркомана в ломке.
Медленный вдох-выдох.
- Скучала по мне?
По глазам вижу, что понимает, о чем я говорю. О тех тринадцати месяцах, прошедших с нашей ночи.
Молчит.
Опустила вниз свои холодные серые глазки.
И МОЛЧИТ!
- Что ж ты сука-то такая, Ев?
Мы стоим так близко, но в то же время нестерпимо далеко. Чувствую ее и не касаюсь. Руки в карманы убрал от греха подальше. Светлая ароматная макушка под моим подбородком. Пара сантиметров и коснусь губами мягкого шелка.
Но не двигаюсь, убивая собственные желания, как Ирод Вифлеемских младенцев.
Ее дыхание щекочет мои ключицы, а светлые волосы, развеваемые ветром с озера, скользят по напряженным предплечьям.