Молчит.
Детский сад! Неужели нельзя просто поговорить?! Просто ответить на короткий вопрос?
Скажи «нет», «не скучала», «не вспоминала», Ева! Забей крышку гроба, куда я старательно запихиваю свои наивные чувства!
- Молчишь… - начинаю откровенно злиться и терять всякое терпение.
Поднимает на меня свои ртутные блюдца и кивает «да».
- Что да, Ева? Да – скучала? Да – сука? Да – молчу?
Кивает.
Да. Да. Да.
ОТЛИЧНО! Таки выбесила меня!
Что ж так сложно-то с тобой, птичка?
Но я заставлю тебя со мной разговаривать, малыш!
Хватаю в охапку и легко закидываю невесомое девичье тело в мутную воду, наслаждаясь пронзительным визгом и сладкими звуками собственного имени.
- Егор! – звонко кричит Ева и с головой уходит под воду.
Секунда.
Пять.
Восемь.
Пятнадцать…
ТВОЮ МАТЬ!
Сбрасываю кроссовки и прыгаю вслед ровно туда, куда ранее бросил Еву, кляня сам себя последними словами.
Мне бы, идиоту, подумать о том, что возможно девчонка не умеет плавать. А еще о том, что на дне могут быть коряги и еще хрен знает что, потому что участок озера, хоть и примыкает к нашему дому и имеет пирс, но вовсе не облагорожен для пляжного отдыха. А сам я здесь плавал уже очень давно. Пожалуй, даже больше года назад.
Эти правильные мысли посещают мою дурную голову слишком поздно. Тогда, когда ничего изменить уже нельзя.
В мутной темной воде открывать глаза бессмысленно – увидеть что-либо нереально. Действую наощупь, интуитивно. Шарю вокруг руками, медленно опускаясь на самое дно.
Ноги утопают в мягком, но отвратительно мерзком иле. Ледяные ключи, бьющие из него, сковывают стопы могильным холодом. Вязкая мертвая пучина уже подобралась к коленям, когда вдруг я ощутил гладкое, твердое дно.
Не земля, не песок… Холодно… Скользко…
Размышлять не остается времени, потому что руки ловят тонкую талию и, оттолкнувшись, я изо всех сил, плыву наверх.
Первой выталкиваю Еву. Выныриваю вслед за ней. По ошалевшим глазам и жадному дыханию понимаю, что она в сознании, просто испугалась, а по хаотичным движениям тонких рук, напоминающим барахтанье беспомощного котенка, осознаю, что плавать маленькая птичка, действительно, не умеет.
Выталкиваю на пирс, вываливаюсь вслед за ней.
Мы лежим на скрипучих дощечках, тяжело дышим. Ева смотрит на вершины сосен, покачивающихся на фоне голубого безоблачного неба. Подбородок ее дрожит, губы плотно сомкнуты, она часто судорожно сглатывает, руки прикрывают живот, а ноги по колено все еще свисают с пирса. Все тело ее покрыто мурашками, сквозь промокшую тонкую ткань проступают затвердевшие от ледяной воды соски. Она вся словно замерла…