— Богиня исправила ошибку своих братьев и сестер. Отныне наш мир закрыт для вторжения извне. Пройти сквозь преграду могут только свет и мысль. Только они.
В голосе князя слышалась недосказанность, и он явно хотел, чтобы Дион это заметил.
От земли исходило тепло, наполняя тело силой, а душу покоем, трава приятно щекотала ступни, и впервые в этой стране обмана и морока голова Диона была ясной.
— Зачем вы говорите мне все это? — спросил он.
В руки легла папка, которую он вообще-то оставил в спальне, в папку порхнули новые листы, покрытые витиеватыми старинными письменами, а сверху — портрет княжны, исполненный акварелью с небывалым искусством.
— А ты как думаешь?
Что-то сжало безымянный палец, обвило холодом и тяжестью, и Дион уставился на перстень, почти такой же, как тот, что сидел на его мизинце — в антрацитовой черноте охрой и золотом горел силуэт коршуна.
— Ты будешь представителем Иэнны в Гадарии, другого богине не надо.
— Богине или вам? — спросил Дион.
Смех князя рассыпался горным эхом.
— Знаешь, как становятся богами?.. Но об этом поговорим на свадьбе. А пока у моей дочери есть для тебя еще один подарок.
Княжна — видение, окутанное солнечным светом и запахом орхидей, — возникла перед Дионом с маленьким лаковым подносом в руках. Вопреки словам ее отца, на подносе был не один подарок, а два. Изящный фарфоровый флакон, расписанный цветами и бабочками — в таких дамы хранят сухие духи. И раскрытая коробочка, внутри которой на черном, как ночь, бархате сидел драгоценный паучок размером с ноготь мизинца.
— Эту мазь я готовила сама, сын коршуна. Она излечит твои раны, — грудной, воркующий голос княжны струился по жилам огнем, будя мужские желания. Что будет, когда ее сила столкнется с истинной силой Лаэрта? — А брошь прикрепи к повязке, чтобы все видели, как ты красив. Женщины будут любить тебя, как прежде, сын коршуна. Больше, чем прежде…
Захотелось выбить поднос из ее рук, но тот сам отплыл в сторону. Легкие пальцы пробежали по левой щеке Диона, очертили овал вокруг глаза, скользнули вдоль брови, топорща волоски, тронули веко, потянули, опуская, слегка надавили сквозь него на глазное яблоко. И Дион чувствовал каждое прикосновение так, будто у него правда были и бровь и глаз, а кожа на щеке не саднила и не мокла. Он перехватил руку девушки, поднес к губам.
— Благодарю за щедрый дар, ваше высочество.
И повернулся к ее отцу. Он поклялся себе, что не станет просить, но… Вопрос, один вопрос, не просьба. Он не должен упускать свой шанс — и к льгошу гордость! Другое дело, чем за это придется заплатить…