— Лютен, — голос этого не выдавал, но Лене показалось, что рэйд недоволен. И разочарован. — Пошли людей, пусть последят за дубом. И печать поставь.
— Да, элдре, — отозвался черноволосый и вышел вслед за остальными.
Интересно, что значит это слово?
Высокие филенчатые двери закрылись. Рэйд остался один. Задумчиво прошелся по кабинету. Остановился у большого письменного стола. Свет, льющийся из огромного окна с решетчатой раскладкой, очертил его темную подтянутую фигуру.
Вроде бы вменяемый человек. И меньше всего похож на раба. Который стал… рэйдом.
* * *
Пока решалась судьба незадачливого воришки, Лене было не до интерьера. Теперь же она наконец обратила внимание на убранство кабинета. Просторное помещение в серо-коричневых тонах, в котором поместилась бы Ленина однокомнатная квартирка со всеми потрохами. Мебель солидная, но не громоздкая, сдержанный декор, строгая плавность линий, ряд книжных шкафов, комнатные деревца в кадках.
Скорее всего, нынешний рэйд унаследовал кабинет от предшественника, так что его личных пристрастий обстановка не раскрывала, да и трудно судить о вкусах чужого мира с одного взгляда, но помещение Лене понравилось. А больше всего очаровало окно, за которым раскинулся зеленый сад, озаренный солнцем.
Казалось бы, сколько она провела в подземелье — сутки, двое? А как соскучилась по дневному свету!
Лене отчаянно захотелось оказаться по ту сторону глазка, лучше прямо в саду, окунуться в это теплое сияние, вдохнуть запах лета. Дома-то — январь.
Она так увлеклась, что забыла о хозяине дома. Опомнилась, лишь заметив движение: рэйд сел за стол. Боком к окну и лицом к Лене…
Ничего себе! Не зря Леннея величала навязанного жениха уродом. Его левый глаз закрывала черная повязка, а надбровье, большая часть щеки и левая сторона носа были иссечены воспаленными рубцами.
Но урод — от слова "уродиться". И в этом смысле Леннея ошибалась. Уродился рэйд очень даже ничего — если судить по правой половине лица: правильные черты, твердый подбородок, четкая линия рта. Но смотреть на правую половину и не видеть левой оказалось невозможно. А каково было Леннее, для которой это обезображенное лицо стало зримым воплощением зла, погубившего ее семью?
Рэйд, между тем, снял повязку и, подвинув к себе настольное зеркальце, стал аккуратно втирать в надбровье мазь из круглой баночки. Лена отвела взгляд: то, что пряталось под повязкой, выглядело совсем жутко, да и смотреть на процедуру было не столько неприятно, сколько неловко — происходящее явно не предназначалось для чужих глаз.
Следовало уйти. Однако пока рэйд сидел напротив, Лена боялась дышать, не то что шевелиться: вдруг заметит. Она постаралась сосредоточить внимание на окне, манящем светом и зеленью. Но ноздри щекотал насыщенный травяной запах мази, и взгляд невольно возвращался к мужчине за столом.