добавляю я.
В моей голове невольно мелькает:
Он болен!
Он же болен этой любовью!
– Ну да ладно, что я теряю, собственно!
Она же неприступна, как скала! —
печально вздыхает Николя.
* * *
С утра мальчик-посыльный
принёс мне
записку от Николя,
где его дрожащей рукой
было написано,
что танцовщица
по имени Баваль
ждёт меня по указанному адресу.
Я собрался и поехал,
мне казалось интересным
это нежданно-негаданное свидание.
Дверь мне открыла
старая женщина
с курительной трубкой в зубах,
закутанная
в паутину чёрной шали
и ароматного горьковатого
табачного дыма.
Она посмотрела на меня
с хитрым прищуром
и, блеснув золотозубой улыбкой,
пригласила меня в комнату,
где мерцали свечи
и гремело в патефоне танго.
Зачем ты пришёл,
когда я умерла?
Холодное тело
в бальной зале нашёл?
Я танцевала там до утра,
вся в лихорадке
безумных страстей!
Я догорала в безумном огне,
как мотылёк
на сальной свече!
Ангел смерти пришёл
и сказал, что пора!
Я просила его
тебя подождать!
Девушка,
сидевшая на гостевом диване,
резко встала,
сбросила с себя
шёлковый платок.
Он изящно
нырнул под дубовый столик,
на котором в серебряных чашах
стояли фрукты и вино.
Мадмуазель Баваль,
взяв со стола
шикарный перьевой веер,
указала мне взглядом
своих стремительных глаз
на этот диван
и начала танцевать.
Она двигалась по паркету
соблазнительно-грациозно,
дерзко выставляя напоказ
свои прелестные ножки.
Веер,
словно голубь,
трепетал в её загорелой руке.
Я удобно устроившись,
всё смотрел и смотрел
на девушку
пока не понял,
что создал бы для неё
аромат,
который будет очаровывать,
и завораживать.
Это будет
мистический аромат
свежей зелёной розы
в нежном лесном мхе,
приправленный
гречишным мёдом
мускатным орехом,
кориандром и чёрным перцем.
1.
Однажды
я случайно разбил пузырёк,
обмакнул манжет в духи.
Ах эти мокрые рукава!
В детстве
я выливал тонну воды
себе «за шиворот»,
умываясь над рукомойником.
В воздухе витал
махровый запах
хвойного мыла
дед тщательно обрабатывал
помазком сначала одну щёку,
потом другую.
Потом осторожно «гладил»
себя по лицу
опасным лезвием,
будто жалел себя:
«Потерпи ещё немного,
потерпи!
Скоро всё кончится!»
Затем вытерев насухо
шершавым вафельным полотенцем
остатки мыльной пены,
обильно орошил скулы
«Шипром» и
удовлетворённо фыркнул
напоследок.
В воздухе молнией
пронесся дух
мшистого бергамота,
далее пачулевой ванили
и сандаловых деревяшечек,
плавно промелькнул
французский лабданум!
Откуда я это знал тогда,
в свои пять лет?
Да ниоткуда!
Это чутьё
приходило из ниоткуда
и уходило никуда!
К слову,
мой дед страдал аносмией.
Он не воспринимал
почти никакие запахи.
Уже потом,
много лет спустя,
ко мне попал аромат