Чем больше Роуз уставала, тем сильнее и хаотичнее становились движения рук и ног, тем выше взметался фонтан пылающих фосфоресцирующих брызг.
Отчаянно барахтаясь в воде, она почти ничего вокруг себя не видела. Не слышала она и скрипа кожаных уключин, до тех пор, пока, беспомощно взмахнув руками в последний раз, начала погружаться в воду почти с облегчением.
Но потом почувствовала, как её подхватили багром, подтянули к шлюпке и вытянули, отплевывающуюся от солёной воды, обессилевшую и дрожащую в шлюпку.
– Она почти совсем мёртвый, мой каспадин, – проговорил темнокожий слуга, утром представившийся, как Тильдо.
– Почти – в этом слове есть существенная разница.
Роуз судорожно втянула сквозь сцепленные зубы воздух и тихонько чихнула.
– Будьте здоровы, моя прелесть, – насмешливо протянуло беловолосое чудовище. – Трудно поверить, но я сегодня во второй раз спас вашу молодую, прекрасную жизнь.
– Прекрасную?! Да вы что, издеваетесь?!
– Я удивляюсь. Да и как не дивиться? Я оставил вас запертой, едва ли не на цепи, а нахожу плавающей в море? Как вы выбрались? А главное – зачем? Даже опытные и сильные пловцы не отважатся на подобное безумие. Если бы не видел своими глазами, никогда бы не подумал, что женщина вообще способна проплыть такое расстояние. Тильдо? – вдруг резко изменив тон с насмешливо-мягкого на холодный и резкий, произнёс этот ненормальный. – Я не понимаю, почему ты сидишь и таращишься на нас, распустив уши, вместо того, чтобы грести к кораблю?
– Да, мой каспадин! Тильдо уже грести! Грести изо всех сил!
Через четверть часа принц Айдаган грубо втащил свою жертву обратно корабль. На этот раз, к ужасу Роуз, вместо того, чтобы отвести её в то милое «гнёздышко» из которого она выпорхнула, он приволок девушку к себе в каюту.
Заботясь о своём комфорте, принц Айдаган под свои личные нужны отвёл почти всю кормовую часть, из-за чего его каюта казалась непропорционально просторной, особенно, если сравнивать её с тем закутком, в котором обитала до сего момента Роуз.
Неторопливо сменив одежду, принц вальяжно устроился в глубоком кресле. Роуз, измученная и едва живая после всего пережитого, устало скорчилась на ковре, на том самом месте, куда её бросили втащившие сюда матросы.
Пряди её чёрных, в обычном своём состоянии роскошных волос теперь походили на мокрые водоросли и липли к лицу, шее и обнажённым плечам. Она наглоталась морской воды и нервничала, отчего тело её сотрясала мелкая дрожь.
Посверлив её какое-то время любопытным взглядом, словно она была неизвестным науке насекомым, мужчина протянул ей серебряную фляжку.