— Не внутри. На нем.
Воспоминание всплыло внезапно и ярко. Одиннадцатилетняя Джулия в испачканном муслиновом платье потихоньку пробирается по самой высокой ветке, потом осторожно встает и раскидывает в стороны руки.
— Ты прискакал на своей кошмарной зверюге.
— Прошу прощения. Я за всю свою жизнь ни разу не ездил на кошмарных зверюгах.
— Ездил. В четырнадцать лет.
— Ты про Буцефала?
Ее передернуло.
— Точно, это его имя. Он никого не слушался и делал что пожелает.
— Да, он был сущим наказанием, — признал Бенедикт. С точки зрения его отца, для четырнадцатилетнего подростка Буцефал был опасен. Естественно, Бенедикт бросал отцу вызов всякий раз, как ему удавалось сбежать от учителя.
— Не просто наказанием. Эта зверюга встала на дыбы сразу же, как только ты заорал на меня, чтобы я слезла с дерева. Он поднимался все выше, и в итоге я даже не сомневалась, что конь опрокинется и придавит тебя.
— Но упала-то ты.
— Я так испугалась, что не смогла удержаться на дереве.
Бенедикт вспомнил, как дико заколотилось его сердце, когда Джулия рухнула на дорожку в опасной близости от копыт Буцефала. Этот конь запросто мог ее растоптать.
— Такое у тебя любимое воспоминание? Ты же тогда вывернула щиколотку.
— Любимое то, что случилось потом.
Бенедикт все помнил так ясно, словно это случилось не одиннадцать лет назад, а только вчера. Он натянул поводья, заставив коня остановиться, спрыгнул на землю и подбежал к ней. Широко распахнутые карие глаза, выделяющиеся на бледной коже, как будто пронзали его, глядя в самую душу. В них набухали слезы, увеличивая зеленые и золотые точки. А горло содрогалось в попытках сдержать рыдания.
Даже тогда Джулия не желала демонстрировать эмоции, но Бенедикт надеется, что в течение следующего часа излечит ее от сдержанности. Он хочет довести ее до такого состояния, что она просто не сможет подавлять страсть.
— Я всего лишь поднял тебя с земли.
Она покачала головой.
— Ты убедился, что со мной все в порядке. Проверил, что я ничего не сломала. И был так осторожен.
Мысль о прикосновении к такому запретному месту, как лодыжка, шокировала четырнадцатилетнего Бенедикта. Шокировала, потому что ей было всего одиннадцать, еще совсем малышка. Он не должен был краснеть, когда думал об этом — и когда поднимал ее на руки и усаживал на спину Буцефалу.
— Я посадил тебя на ту кошмарную зверюгу, как ты его называешь.
— Помню, это оказалось страшнее, чем смотреть, как он встает на дыбы.
Ее лицо тогда побелело, как мел. Он испугался, что Джулия упадет в обморок, но потом ощутил сильную, железную хватку ее пальцев на своих запястьях.