Средь страды отметили тихо сорок дён по Фаддею, и готовились к свадьбе-то. Чай, своя Аринка, не чужая. Семья*. Вон Шумской с Дёмкой побратимы стали — крестами обменялись*.
— Матушка-боярыня, мы уж расстараемся, — Аринка подобралась бежать, Машутку прихватила за рукав, но Ксения остановила.
— Маша, ты иди, дочка. Поговорить нам с Аришей надобно. — Когда за Машкой с треском дверь прихлопнулась, боярыня обратилась к рыжей с речью материнской, инако и не скажешь. — Арина, матери-то нет у тебя, так научить хочу … А можа уже и не надо, а? Девка ты али как?
Арина румянцем покрылась. Еще хорошо, что летник плотно прикрывал от шеи до пят, инако, Ксении стало бы заметно, что полыхают от смущения не токмо щеки.
— Ага, — вдумчиво гукнула боярыня. — Ну, тогда надейся на доброту жениховскую. Пожалеет — себя порежет, и кровью холстинку* обагрит. А ежели нет, то стыд перед людьми сама станешь несть.
Аришка смолчала, не ответила боярыне, все ждала, когда она серчать начнёт, да выговаривать, а попрёков и не было.
— Что, думаешь ругать зачну? Стыдить? Надо бы, но я сама не без греха. Когда мы-то свадьбу с Акимом играли, я уж тяжёлая* была. Похвалить, не похвалю, скажу токмо, что по-бабьи я тебя разумею, — Ксения улыбнулась, едва ли не впервые после смерти сына и поклонилась боярышне рыжей, мол, иди, говорить больше нечего.
Аринка-то выскочила, и попала из огня, да в полымя.
— Молчала?! Опять мне ничего не рассказала? Вот подружку Бог дал, — Машка на то и Машка, чтобы подслушивать. — А я то уж думала, что одна такая…греховодница.
После этих слов Аринка уставилась на боярышню.
— Маша…так…ты…? Божечки! Кто?
— Кто, кто — мужик нето. Не конь же, — Машка высверкивала золотистыми очами. — Боярич Путилов. Петенька…
— Машенька, когда ж? Давно ли? — Аринка просияла, видя, как подруга лицом понежнела. — Я-то думала, что на тебя Борька Кусаев заглядывается. Он ведь летел за тобой, когда жимолость рвали. Как с Петей встретились?
— Дурёха. Ежели я бы ложилась со всеми, кто на меня глаз кладет, от меня бы мало что осталось. — Аринка слегка обомлела от грубоватых речей подруги. — Петя сватов бы давно уж прислал, коли б не Фадя… Ждали сорок дён. Так мыслю, что к снегам я уж мужатой буду. А встретились мы сей год перед Великим Постом, на Масленную у деда на подворье. Я все думала, что тихий он, странный. А уж потом поняла — инакий, не как брат мой шебутной, а спокойный, рассудительный…думный. Красивый такой, что я млею.
— Машенька, — Арина бросилась обнимать подругу. — Я так рада за тебя, голубушка.
— И я за тебя, дурка рыжая. Ты мне самая-пресамая близёхонькая подруженька.