Всплакнули с радости, постояли малёхо, пообнимались, а потом смелая Машутка и завела разговор про то самое, плотское. И ведь интересно было, бесстыдницам, балакать. Все думалось, что у других оно инако как-то вершится.
Забыли обое про урок боярыни Ксении, схоронились в дальних хоромцах и давай языками чесать. Глаза блестят, щеки рдеют румянцем…ох, как же занимательно!
— Вот и я обомлела, Ариш! Он как встал передо мной без портов-то, я и глаза выпучила. Так-то братья у меня, чай видала, какие у них там под пузом копья. А тут, Аринка, цельных два, а то и три!
— Три? Маша, это как так?! — Аринка брови вскинула высоко.
— Да не штуки, а длины, дурка, — Машка прыснула, за ней рыжая.
Смеялись так, что звон стоял. Тем смехом себя и выдали: мамка Житяниха уж шебуршалась под дверью.
— Аринушка, боярышня моя золотая, ведь все ноги стоптала, пока тебя искала, — вошла в гридницу, узрела Машку, и губы поджала.
Мамка не стеснялась показывать своего отношения никому. Мало кто ей на сердце-то ложился. А вот Аринка легла. Светлая. Через то и не захотела порочить девку, когда застала у ней в ложнице боярина Шумского. Если б не девчушка эта рыжая, стала бы опытная мамка жалеть сармата бесобрового, а? То-то же…
— Матушка, мне еще урок надо исполнить, — Аринка поднялась с лавки. — Ты иди уж, скоро я.
— Идти? Куда же я от тебя, голубушка? Не отстану. Как же пустить одну, ежели вон, бес твой чернявый явился на подворье? Глазами рыщет, тебя высматривает, — сказала-то недобро, но с добрым умыслом. Видела нето, как Аринка тоскует по Шумскому.
— Здесь?! Что же ты молчала, матушка? — косой мотнула по гриднице, подол подхватила и бежать.
Машка захохотала, а Житяниха сдержалась, и потопала резво за рыжухой. А как инако? Повинность у нее такая.
Ариша к Андрею бегом бежать хотела — ведь две недели почитай не виделись. Страда! Но шла урядно, не хотела ронять боярский чин, да и уроки Ксении засели в голове накрепко. Токмо идти-то можно какой хочешь павой, а мысли в голове вовсе не высокочинные, а совсем даже наоборот. Машка всколыхнула смелыми своими рассказами женское в Арине, и теперь оно никак от нее не шло.
Вспоминала Шумского, тело его крепкое, да тёплое, радость телесную, что по сей день почитала наивысшей и взгляд горячий, что прожигал через все одежки. Пока дошла, себя-то уж мало помнила. А когда увидала глаза черные, любимые, совсем разум обронила.
Андрей стоял у крыльца опричь Дёмки и говорил что-то, а сам оглядывался нетерпеливо — не инако, ее высматривал. Тут солнышко ласковое проглянуло сквозь просинь небесную, осеннюю. Обдало землю уходящим теплом. Так и Арину обдало жаром, когда встретила взгляд Андрея…