Андрей лежал тихо, как и просил друг его полоумный. Понял, что кто-то в ложницу вошел. Услыхал шаги тихие — к лавке подошли. А потом плачь и голос, который давно уж во снах его терзал и донимал.
Арина!
Чудом не взвился с лежанки своей, кулаки сжал под жаркой шкурой.
— Андрей…Андрюша, любый… Как же ты? — на грудь легла легкая, ласковая ладошка.
Любый? Кто? Шумской слегка ошалел, но понял — Дёмка не просто так велел лежать и слушать. Токмо как сердце грохотавшее унять, да не взглянуть на нее? Аж зубы сжал до скрежета. А по телу огнем все лилось: «Любый».
— Ты только живой стань. Не умирай, хороший мой, — шептала рыжая. — Больно? Где у тебя болит? Очнись, Андрей.
Зарыдала почитай в голос, Шумской и не стерпел. Какие там циркусы, когда вон она, пташка его плачет-убивается.
Глаза открыл, и увидел Аришу: сидит на полу возле его лавки — шапка парнячья, рубашонка чудная — руками личико прикрыла и ревёт.
— Вот, значит, как… Любый. Надо было там у заборов сдохнуть, чтобы ты такое-то слово молвила? — не сдержал обиды, но рад был так, что хучь песни пой.
Аришка вздрогнула, руки от лица отвела и уставилась глазищами своими на Шумского.
— Андрей…это что же…как же… — ресницами захлопала, и снова в слезы. — Живой! Господи, спасибо!
Шумской подскочил на лавке своей, шкуру откинул. Схватил Аришку, усадил на колени, прижал крепко.
— Ариша, не плачь. Живой я, — шапку с нее стянул, закинул куда-то. Косища рыжая золотом блеснула, упала на спину славнице. — Перестань, прошу.
А сам уж целует щеки соленые, мокрые, по волосам гладит. Руки дрожат, голос срывается.
— Андрей, что ж ты… — Арина руками обвила его шею, к груди крепкой прижалась, таяла в его руках, как льдинка на солнышке.
— А ты… — и не поговорить толком: целовать-то уж очень сладко было.
— Андрюша…отпустил бы… — задыхалась, молила пустить, а сама обнимала горячо.
— Не проси даже. Никуда не пущу. Ты сама молвила — любый. Вот терпи теперь, — опустил на лавку, накрыл собой, дернул ворот чужой рубахи и совсем пропал.
И как инако? Вот же, горячее отзывчивое в его руках. Аришка тихонько всхлипнула, а Шумской в глаза ей заглянул и очнулся. Очи светлые, ясные. Смотрят с любовью и доверием. Андрей замер, так и смотрел бы.
— Любишь ты меня… — не вопрошала, будто мыслью утвердилась.
— Люблю, золотая… — Арина после слов его будто задумалась на миг, а уж потом в глазах ее мелькнула уверенность, словно поняла о себе важное.