— Боярин, с тобой останусь, если ты того хочешь. Буду рядом, пока не прогонишь… Не могу я без тебя. — ладошку положила ему на щеку. — Мне бы только дедуле сказать, что у тебя я теперь. И Гарма взять…если позволишь.
С Шумского вмиг плотское слетело. Уселся на лавке, Аринку потянул сесть, рубаху на ней запахнул от греха.
— Боярин? Миг назад Андреем был, — голосом-то посуровел. — Ты за кого меня, Арина? Кем мнишь-то себя при мне? Полюбовницей, нето?
Рыжая промолчала, токмо голову низко опустила. Шумской ее за подбородок цапнул и на себя смотреть заставил.
— Отвечай. Молчать не смей. — На слова его она лишь вздохнула глубоко и ответила.
— Кем скажешь, тем и стану.
Шумского едва не трясло.
— Золотая, за какие такие грехи мне тебя Бог послал, не знаю. Может меня проклял кто или сглаз какой страшный. Ты за что ж меня так? Неужто, думаешь, что я с тобой токмо из-за лавки? Запомни и не спрашивай более — ты мне жена и другой рядом с собой я не мыслю. Услыхала?
Аринка только глянула на него решительно, как иной раз боярыня Ксения. С того взгляда Андрей и понял — не согласная.
— Замуж не пойду за тебя, Андрей. Я тебе не ровня. И никогда ею не стану. Камнем тяжким на шее твоей не повисну. Тебе уж боярышню сватали, и то правильно. Боярину — боярышню. А я…Я буду, кем захочешь. Только люби меня крепко, ладно? Сколь сил хватит, хоть малое время. А потом уж решишь, что со мной делать.
— Всё сказала или еще что есть? — Шумской озлился, но скорей на себя, чем на чудо вот это золотое. — Молчишь? Ну, так я тебе скажу. Люблю тебя крепко, но даже не в том суть, Арина. Ты больше… Как объяснить-то тебе, чтобы разумела? Ты душа моя. Не было тебя и души у меня не было. Пропадешь, так я бездушный наново стану. А разве душу-то берут на время, на лавку? Или на другую меняют?
Аринка слушала не дыша, глядела на Андрея — глазами светила. Он с того взгляда вновь с разума соскочил, но себя сдержал. А рыжая кинулась обнимать.
— Не говори ты так! Пойми и меня! Что я дать тебе могу? Безродная, бедная. Себя погубишь! Видела я, как то бывает, — и опять в слезы.
— Что видела? Ариша, золотая, не плачь. Мне слёзы твои хуже плётки. Пожалей. Кто себя погубит? Говори, нето, молчалка, — Шумской пятерней в волосы ее теплые зарылся, поцеловал крепко.
Она и рассказала-поведала. И про Наталью, и про Павлинку бледную тётку, и про боярина Сормова.
Шумской слушал молча, не перечил, не сбивал. А уж когда закончила говорить-всхлипывать, спросил.
— Так ты с того меня погнала?
— С того… И сейчас откажу. Не буду женой твоей, Андрей.