Я невольно восхищаюсь количеством связей Кайсарова. Нет, я, конечно, не сомневался в том, что у него найдется знакомый прокурор, который рассмотрит наше дело и организует процесс ареста Олега Германовича в оперативные сроки, но чтоб так быстро...
— Знаешь, зачем я к тебе пришел, Олег Германович? — я поднимаюсь на ноги, оправляя манжеты рубашки.
— Поболтать? — отчим приподнимает брови. — Покрасоваться? Хочешь, я скажу, что ты умница, Владик? Ириску тебе дать?
Свой кулак ему в нос я впечатываю без лишних слов. Боже, как этого мало. Хочется переломать этому ублюдку все кости в теле. За все. За мать, за отца, который год лежащего в коме, за Яра, что сейчас выкарабкивается с того света, за Вику, на которую у старого мерзавца были свои планы, за мою племянницу, которой он непременно бы испортил жизнь. Ему бы за все это всю жизнь на инвалидном кресле кататься и жрать через трубочку, будь моя воля. Но нет, я должен обойтись малой кровью. В конце концов, вряд ли мой отчим откажется от идеи написать на меня заявление.
Лет в восемнадцать у меня иногда еще мелькали мысли, что я не прав в своей ненависти ко второму мужу матери, что это просто детская ревность и неприязнь к чужому человеку в семье, но когда я вырос — я осознал еще крепче. Пока я учился улыбаться ему ради матери, он улыбался мне — ради её денег.
Сколько раз я становился свидетелем, как он манипулировал моей мягкосердечной матерью. Всякий раз, когда она начинала сомневаться в их браке, всякий раз, когда я не выдерживал и говорил ей, что надо, мама, надо тебе разводиться — всякий раз он убалтывал её снова и снова. Если бы не брачный контракт, написанный дедом — у мамы было бы куда более уязвимое положение, и этот мудак вел бы себя еще вольготнее.
Хотя, куда уж вольготнее — подкатить свои озабоченные чресла к невесте Яра. Жаль, что она не сказала об этом тогда. Сколь много сейчас было бы по-другому.
Впрочем, я слишком хорошо знаю, что о таких вещах женщины рассказывать не любят. Стыдятся. А такие как Вика, к которым в принципе даже в мыслях не липнет грязь — эти и вообще боятся говорить о таких вещах.
В свистящей, клокочущей от нашей взаимной ненависти тишине кабинета поистине громоподобно звучит писк селектора.
— Олег Германович, тут к вам… — Маргаритка совершенно теряется, докладывая о новых визитерах, — полиция.
— Очень хотел передать тебе это до того, как тебя упакуют. Потом не будет такой возможности, — криво улыбаюсь я, глядя, как между пальцев отчима просачиваются струйки крови, — я не буду по тебе скучать, Олег Германович. И сигареты тебе на зону присылать не буду.