Яська, сидя на дереве, усмехнулся, вспомнив, как потом пел сын Филиппа, малолетка. Это был стройный мальчишка 12 лет, с белой молочной кожей и длинными льняными волосами. Его лицо было мечтательное и одновременно дерзкое, утончённое и в то же время решительное. Звали его Суриком, и он действительно напоминал озорной солнечный лучик. Если бы эгейский басилевс выпустил его на конкурсе, ну и, естественно, заплатил судьям, мальчишка бы уже учился в храме Муз, а потом бы руководил военными хорами. И, судя по Филиппу, он бы с удовольствием сбагрил сыночка, да вот неприятность — тот возрастом не вышел. А через 4 года, когда конкурс повторится, ему уже будет 16 и опять по возрасту не попадёт.
К закату весь молодняк расползся от стола, при взрослых остались только эфебы. Даже старших девчонок прогнали.
И вот тогда Илька с компанией куда-то собрались, и тихонько, чтобы их никто не заметил, ускользнули.
Сегодня Яська с утра сидит, наблюдает за эгейцами. Хорошо, что ещё не тормошат. Вон, мальчишки уже учатся. Хотя, почему только мальчишки? Скорее, вся молодёжь. С одной стороны хорошо, что его пока не трогают, можно осмотреться, а с другой обидно — хочется со всеми.
Данка, развалившись на спине под деревом, подставила светлое брюхо лучам тёплого солнца. Между тем сама пыталась поймать то ли кузнечика, то ли жука в траве. Замысловато выгибаясь, она щёлкала зубами, запрокинув назад голову. Поза была настолько неудобна, что не было ничего удивительного, что никто не ловился. Фыркая и отплёвываясь, она продолжала своё интеллектуальное занятие.
Мимо проходил Филипп и отец Фифы, Яська ещё не знал, как его зовут, и какое место в иерархии он занимает. Данка насторожилась, перевернулась, тихонько легла и затаилась. Мужчины были несколько раздражены. Яська слился с деревом, пытаясь прислушаться. Ему не давал покоя глаз Филиппа. Мальчишка понял, что басилевс Эгеи им не видит, но тот жил своей жизнью. Если мужчина смотрел на собеседника, то этот умный глаз, смотрел на их дерево. Яська знал, что при таком ранении глаз всё равно не видит, но было жутковато.
— Нашли тело ахеменидского толмача, — говорил седеющий темноволосый мужчина.
— И что ты от меня хочешь? — Филипп пожал плечами, — он мне никогда не нравился, всегда был скользким. Да и переводил неточно.
— Ну и долго ты будешь кормить ахеменидов баснями о разбойниках? Ведь начнут нервничать и устроят расследование.
— Буду кормить столько, сколько нужно. Чем больше их поляжет, тем нам же лучше. Мало ли что он успел у нас увидеть или разнюхать — Филипп приложил руку к глазу, пытаясь его успокоить — и уж конечно не выдам своих людей, в которых осталась гордость, и которые не могут терпеть их хамство.