— Да, Фифа крепкий, — Илька похлопал сидящего рядом парня по спине, тот поморщился, но смолчал. Сын Аминтора и сам заметил, что причинил боль, виновато чмокнул пострадавшего в щёку, — Ты не сердись…
Данная улыбнулась, выросшие как братья, Фифа с Илькой были неразлучны. Она и сама Ильку воспринимала скорее как ещё одного сына, а не как внука.
— Иль, передай рядом с тобой мясо в ягодах, попросила мальчишку жена Аминтора, старательно успокаивая четырехлетнюю дочку у себя на коленях. Парнишка смутился, покраснел, подал женщине блюдо, окидывая её совсем телячьим взглядом. Это не укрылось от замечающей всё Данаи. Нашёл в кого, глупыш, влюбиться, она же его лет на семь старше. Надо будет потом поговорить, объяснить, что старая она для него. Жена Аминандра не замечала тех восторженных взглядов, которые мальчишка на неё бросал время от времени. Она занималась дочерью, которая то залезала к матери на колени, чтобы стянуть что-нибудь с их блюда с мелкопорезанным мясом то малышка начинала крутиться, не зная, чем заняться. Живой ребёнок.
К вечеру нагрузив корзину ватрушечками и витушечками, Даная собралась к брату. Ну не доверяет она его женщине.
Совещание давно закончилось, и все разошлись по своим делам. На отдалённом берегу реки Гегелох занимался с мальчишками, будущими верховными иерами. Там были Кока, Павка, Приам, старший сын Пармения от наложницы, и новый моский мальчишка. Барсиха у него просто красавица, её тёзка, кстати. За столом, когда они приходят, как клянчит, какие мордочки строит умильные, умница девочка.
Мальчишки под присмотром Гегелоха, верховного иеры, изучали пассы для простейших материализаций мыслеформ. Было интересно на это посмотреть, как возникали туманные образы, слабые, расплывчатые. Первый же порыв ветра их разрывал в клочья. Да, стойкий образ достигается не одним годом тренировки.
До дома брата, Даная шла по холму над рекой. На противоположной от занятий Гегелоха берегу Аминтор учил сына кузнечным премудростям. Небольшая плавильная печь была вставлена в склон обрыва. Илька под чутким руководством отца подкладывает то чёрный уголь, то древесину, его хитон и портки были уже серые, а спина и грудь мокрые от пота. Мальчишка был серьёзен, и создавалось ощущение, что стал намного старше. Аминтор, видимо пришедший сразу с совещания, так и остался в гиматие. Один конец гиматия был заправлен за ремень, другой — переброшен через спину, и скрывая левую руку, стелился по земле. Отец не только словом, но и перстом указывал сыну, что делать. Два кольца поблёскивали на его сильных и ухоженных руках. Его длинные русые волосы были распущенны, а не скреплены повязкой, торчавшей из-за ремня.