Библиотека литературы Древней Руси. Том 11 (XVI век) (Авторов) - страница 462

А твою милость я о том не просил, чтобы ты меня чему-либо учил или чтобы толковал мне Священное Писание, тем более что ты напоен, как мне известно, из мутных источников настоящим своевольником, который действительно достоин того, чтобы его называли настоящим своевольником, который давал клятву хранить чистоту апостольских уставов и избегать мирских благ, но тотчас же вернулся в мир, на широкий и пространный путь, и взял себе жену. И нечему ему, монаху, научить вас, кроме того, как позабавиться с женой. Угнездился он в ваших домах, словно ядовитый змей, и смешал яд с медом, то есть свое своеволие со Священным Писанием, так же как и у всех прежних еретиков существовал обычай смешивать свои учения со Священным Писанием и подкреплять их свидетельствами из него — как бы по-церковному, а на самом деле софистически. А поэтому, господин мой, прошу тебя: оставь меня в покое с этими новыми толкованиями. Потому что, как апостолы и их ученики не нуждались в толкованиях Симона и Николая, — и об этом наказывает Петр прежним правоверным в конце своего второго послания, — как Дионисий Ареопагит и Тимофей не нуждались в толкованиях Маркиона и прочих, как Афанасий Александрийский и три великих святителя в толкованиях Ария, Македония, Аполлинария и Евномия, как Кирилл Александрийский и Келестин Римский не нуждались в хулениях Нестория, как Амвросий, Августин и Иероним в толкованиях Доната и Пелагия, как премудрый Метафраст и блаженный Дамаскин, твой враг, оклеветанный в твоих глазах, вельможный пан, ранее упомянутым Игнатием, в толкованиях Севера, Евтихия, Сергия, Пира и Петра Гнафия, ереси которых ныне придерживаются армяне, — так же, мой господин, и я, грешный и последний из христиан, толкований Филиппа Меленктона, Мартина Лютера и его учеников, Цвингли, Кальвина и прочих, которые еще при его жизни, будучи непостоянными и движимыми непостоянным духом, не могли найти согласия в своих скверных догматах, и за которыми ныне следуют пан Феодосий и пан Игнатий, привлекаемые не столько учением, сколько прекрасными паннами, — я их толкований не приемлю: «Не прикоснусь, не вкушу, не дотронусь к тому, что все истлевает от употребления». Ведь они немало заботятся о том, как бы, прокравшись в церковь, тех наших, которые послабее, столкнуть с узкого и прискорбного пути на широкий и пространный, ласкающий брюхо путь.

А то, что ты просишь, ваша милость, чтобы я тебе написал и разъяснил, почему я называл Лютера псевдопророком, так уже много об этом толковал с вашей милостью во время разговоров и объяснял тебе, что он не только пренебрег всеми прежними святыми угодниками, но также не принимает и многие книги Ветхого Завета, и некоторые послания апостолов. Ваша милость об этом, вероятно, забыл или хочешь вытянуть из нас какое-либо писание, чтобы дать его потом пану Игнатию на поругание нашей Божьей церкви. Так этого ты от нас не добьешься, ибо мы, по завету Господа, воздержимся от того, чтобы давать святыню псам и метать чистый и светоносный, богоукрашенный бисер перед свиньями. Да и апостол к тому же завещает: после первого и второго наставления отстраняться от всякого еретика, зная, что он развращен окончательно. А ваша милость давно уже склонил ухо в одну сторону — к развращенным учениям — и усвоил их. А еще слышали мы от многих волынских панов, что ты во время торгов и на съездах, словно лопатами выхватывая божественные слова из Священного Писания, произносишь с шутками и насмешками, словно бесстыдный приживальщик, евангельские проповеди, а если сказать точнее — извергаешь ругательства на церковь живого Бога подобно многим иноверным в вашей стране, которые, как мы знаем, делают это за чарами, полными мальвазии. Но мы, господин мой, к такому не привыкли; и, как были обучены древним Священным Писанием и нашими живыми учителями — многострадальным Максимом и отцом Артемием, новым исповедником, — так и продолжаем со смиренномудрием и с кротостью, с большим прилежанием и охотой читать и понимать Священное Писание, не отлучаясь от великих древних церковных толковников и не внимая бреду еретиков. А будучи у воеводы, у князя в Корце, мы готовы были при многих свидетелях спокойно отвечать на вопросы вашей милости, потому что сначала ваша милость будто бы хотел нас слушать, словно желая чему-либо у нас поучиться. И когда ты задавал нам вопросы, мы выслушивали их молча, и поэтому ваша милость, предлагая вопросы, вскоре их расширил своими толкованиями и подкреплял их доводами иноверных. И длилось это больше часа, так что все удивлялись и не слушали твоего повествования. Но когда мы начали тебе отвечать, то ваша милость, хоть мы и очень недолго еще говорили, сразу же закричал: «О, как долга твоя болтовня! Ты, дескать, хочешь меня победить своим велеречием!» Тогда мы, видя, что это все происходит от гнева, а не от разума, оставили вашу милость в покое, о чем теперь просим и тебя. Так что, скачи, господин мой, по стремнинам, как сам хочешь! Ибо каждый человек имеет свою волю, а это значит, что если ты себе что-либо постановил, то трудно тебя от этого отговорить. А если бы ваша милость хотел говорить с нами для своей пользы, а не для того, чтобы нас испытать, то не таким образом следовало бы и задавать вопросы, и проявлять вашу волю, — если бы это делалось для духовной пользы и во имя спасения души.