Библиотека литературы Древней Руси. Том 15 (XVII век) (Авторов) - страница 442

тошнее ль тово терпеть и слышать напраснину,
... так что моя душа напраснины...
была б моя правда пред Богом...
* * *
На тихой на завади
воскликнула громко голосом
бела лебедь жалобно добре,
тужила по белом лебеде,
что покинулъ ее белъ лебедь:
«Понялся мой бел лебедь
с ыною лебедкою».
Во высоком тереме
сидит под окошечком красна девка,
ясны у неи очи заплаканы,
во слезах она взговоритъ,
насилу слова молвила,
и взговоритъ она слова плачючи:
«Ой, на свет, мой милой другъ
покинул меня, девицу!»
Ай, не павушка по двору ходила,
а не золото перье она ронила,
ходила девица красная,
во чисто поля смотрила:
«Дорого, дорого золота красное,
дороже чиста жемчюгу скатиста[1759],
дороже того мое милое, мое ненаглядное» ...
* * *
Не сон меня, молодца, клонит,
не дрема меня изнимает,
изнимает меня кручина великая,
на житье свое горькое смотречи,
на бесчастье свое глядячи.
С той ли та моей кручины
исчеплялись[1760] мои кудри,
болит моя буйная головушка.
Нихто молодца не любитъ,
всякъ ево ненавидит, беднова.
А и Богъ то их судит,
за што меня не любят, молодца,
за што оглашают.
Никому я не грубитель,
кроме слова ласкова
да поклона нискова.
Пойду ли я гуляти во чистое поле,
красные смотреть на цветочки,
размычю свою злую кручину
по чистому полю.
* * *
Жарко, жарко красно солнышко греетъ,
ясно, ясно светел месяцъ светит,
хорошо, хорошо мой милой другъ в чисто поле ездитъ.
* * *
Развейте мою кручину, буйные ветры,
разсажу свою кручину по лазоревым цветочкам,
расти, моя кручина, по чистому полю,
цвети, моя кручина, пустым пустоцветом, травою лихою.
* * *
Прилетала ко молодцу птичка,
приносила ко к нему вестку,
а вестка злу досадна,
сказала мне про милова, про друга,
что мила другъ не можетъ...
* * *
Износилъ свою молодость для друга, для милова,
истаскалъ красоту свою.
Многа та гулена, многа та видена,
такова та друга не наживана,
какъ мой миленкой.
Краше была краснова золота,
дороже был чистова жемчюгу,
нраву былъ послушного,
слова был утешного,
очами был, какъ ясен сокол,
лицом онъ был, какъ белой снегъ,
черны кудри шапкою.
Оставайся, мой милой другъ,
розживайся, мой недругъ!
* * *
Ой, сахор мой, сахор, бел крупичетой, канарской!
Хто тебя станет кушеть — насладит свою душу.
Ой, бархот мой, бархот, черевчетой веницейской[1761]!
Хто тебя будет насити — в тебе будет красаватца.
Ой, свет мой, друк сердечной, душа моя надёжа!
Хто тебя станет любити, хто твоею будет слыти—
всегда станет веселитца, серцемъ в радости жити.
Настругалъ ты, мой сердечный друг, стружекъ
ис каленовых стрелакъ
и разклал из нихъ огникъ[1762] на моих белых грудех;
и загарелася искра к ретиву сердцу блиска.