Амбросий же, послушав то, яко уже в скрыни стоит в клети, и не скрыни утлиною посмотривъ по клети, и не видевъ никого же, ниже слышавъ глаголющих, вси бо, поставиша оную скрыню, ис клети изыдоша и замкнута. Онъ же отомкнувъ скрыню и излезе вонъ, и прииде ко клетным дверемъ, и, усмотрив тамо, укрепився извнутри добре, дабы кто к нему не вшелъ. Онъ же присмотривъ во клети всему прилежно — одеждам и коврамъ, и на одре посланной ложи, и иннымъ всякимъ узорочным[326] вещемъ. И узревъ при возглавии стоящю шкатуну[327], добре изрядную работою содеянну, и вземъ, отомкнувъ, со многоценным сокровищем госпожи Флорентии. И много ту было различных именитых вещей. Онъ же взя оттуду два клейнота[328], что наилучшия и дражайшия, да поясъ и перстень. И вземши, паки замкнувъ. И с теми вещами убрався, клеть отомкнувъ, и самъ, в скрыню свою влезши, заперся. А перстень и поясъ бысть Флорентии, жены Викентиевы.
Дню же мимошедшю[329], приближися вечеръ. Прииде же оная целомудренная жена со своими девицами в клетъ свою и сяде на ложи своемъ, и побеседовавши с ними чрез малое время, и восхоте опочити. И начат раздеватися, и совлекла съ себе со оною одеждою и срачицу. Амбросий же из скрыни увидевъ скважнею тело ея и под левым сосцемъ усмотривъ борадавку с некоторыми власы лисоватыми[330], и то себе в память взем. И, дойде своея злыя хитрости, рад бысть.
На утрии же прииде оная баба обавница, вземши свою скрыню и повеле паки нести ю во свой дом. Егда же принесенней бывши, отсла прочь принесших. Амбросий же вышедъ ис скрыни и одаривъ бабу добре. И взяв оное драгое сокровище съ собою, и доехавъ до града Парижа.
Приехав же, пойде до онаго дому мужа, идеже пребываше Викентий, и до инехъ купцевъ, и взыскивает своего закладу, пяти тысящь златых. И начатъ Викентию при инехъ купцехъ глаголати, яко: «Аз имехъ жену твою в воли моей. Аще ли не имеши словесемъ моим веры яти, что жена твоя въвела мене в клеть свою и до ложницы, и показа ми в клети вся драгия вещи и ковры. И все подобие во клети твоей аз видехъ» — все по ряду[331] ему сказа. «Аще ли и сему виденному мною не имеши веры, покажю ти явственно, яже имам в руку моею аз драгия вещы твоего сокровища, которыя мне жена твоя, отверзши подобную шкатуну, казала и выбрати велела между инеми многоценными вещми на знакъ любве ея ко мне». И вынявъ два клейноты и показавъ Викентию: «Имелъ ли еси в дому твоемъ сия клейноты?» Викентий же видевъ свои клейноты и позна. Потом же показа Амбросий перстень жены его драгоценный и пояс. Тогда добре позна Викентий, яко та сокровища любезныя жены его, зело усумнеся и недоумевашеся, како содеяся, и рекъ Амбросию тако о семъ: «Мя уверилъ еси, Амбросие, и мню, яко некую кознь сотворилъ еси, да тебе сия драгия моя вещи раби мои вдаша за некое дарование к нимъ. А сего поистинне не вемъ, да еже бы видети тебе самому жену мою и сия вещи дати на знакъ любления, понеже никогда таковое безстыдство бысть в ней». Амбросий же рече ему: «Господине Викентий, аще ли мне не имеши веры, то азъ пред всеми людьми явственно и о сокровенной запазушной вещи поведаю ти, аще подлинно хощеши уверитися. Твоя бо жена под левым сосцем своим имат червленую борадавку съ пятию или з шестию власы лисоватыми». Людие же, слышавше то, доволно тому Амбросию веру яша. Викентий же с великою болезнию воздохнувъ и велми прослезися о разлучении жены своея. Той же залог Амбросию, пять тысящь златых, товарами многоценными отдаде и от великаго стыда от града Парижа со слугою своим до другаго града пойде в велицей печали и скорбию обдержим.