Но все же я погорячился, для этого не нужно было поспешно собирать вещи и убираться из отеля, а всего лишь свалить на время на отдаленный пойнт и погонять на доске, пока не выпущу пар и не успокоюсь. Да хотя бы переехать в другой отель, их там тьма. Но я был вне себя от злости, а сильнее всего - от чувства, что меня обманули и предали. Я впервые в жизни впустил кого-то чуть дальше в себя, раскрылся чуть глубже, доверился, а она обвинила меня в мужской проституции.
Даже сейчас, вспоминая об этом, мне хочется что-то - а можно и кого-то - разбить. Руки чешутся крушить и громить, ломать и плющить, как и в тот день, когда своим сводящим с ума ротиком она выплюнула мне в лицо эту зубодробительную хрень.
Но теперь я понимал, что в своей драме повинен был сам. Ненавидя подобные сюжетные банальности в идиотских фильмах и дерьмовых сериалах для домохозяек, отрывки которых иногда был вынужден смотреть, завтракая на кухне дома маман в компании с ее домработницей Марией, сам я действовал точно по их дешевому сценарию. Мною руководили эмоции, а не разум. Вместо того чтобы заставить ее выслушать правду и раз и навсегда разобраться с этим недоразумением, сняв все вопросы, я выбрал позицию оскорбленной невинности и, постаравшись побольнее задеть ее в ответ, горделиво - на самом деле, тупо - удалился.
Одумался я уже на следующее утро, понял, какого дурака свалял, и на полпути, на пересадке в Стамбуле - из-за яростного желания как можно быстрее покинуть ненавистный остров, я купил билет на ближайший рейс, с двумя длительными неудобными пересадками - повернул обратно. Но опоздал. Она тоже уехала с островов, улетела за пару часов до меня. Это все, что мне удалось узнать от до противности вежливого и услужливого чувака за стойкой регистрации. Но эта услужливость не распространялась на разглашение личной информации о клиентах. Ни попытка подкупа, ни угрозы не помогли мне разжиться информацией о паспортных данных девушек, живущих на вилле триста семнадцать. А весьма странный, как будто сочувствующий мне, взгляд администратора, резко отрезвил меня и заставил взглянуть на себя со стороны.
Я выпустил лацканы его форменного пиджака и, буркнув извинения, поспешно свалил. Уж в чем-в чем, а в жалости я не нуждался. Только еще сильнее разозлился, уже на себя, за эту постыдную слабость - какого хрена я сорвался лететь сюда снова? На что рассчитывал? Еще не хватало, чтобы я бегал за какой-то девчонкой. Ну красивая, даже очень красивая, и не такая как все, но это, к счастью, качества не уникальные. И красивых, и не таких и в Москве, и в мире немало. Пройдет пара недель, и я о ней даже не вспомню. С этой мыслью я снова сел в самолет.