— Вот, Федор Пантелеич, к тебе человек просится, — тем же бесцветным голосом доложил тот.
— Просится? — переспросил Мартемьянов, отодвигая счеты и стакан с чаем. — А чего же от меня, грешного, надобно?
В его низком голосе явственно сквозила усмешка. Владимир перевел дух. Как можно спокойнее поклонился, — вежливо, но не в пояс, — сказал:
— Добрый вечер, Федор Пантелеевич. Мне сказали, что у вас в конюшне поймали моего человека.
Черные глаза Мартемьянова сощурились. Он пристально, в упор уставился на Владимира. Чуть погодя недоверчиво рассмеялся:
— Постой-постой, мил-человек… Да ты не актер ли? В тиятре я тебя разве не видал?
— Если бывали, значит, видели. Владимир Дмитриевич Черменский, честь имею.
— Офицерского звания, что ли? — еще более недоверчиво спросил Мартемьянов. Владимир подумал, что терять ему нечего, и ответил:
— Точно так.
Мартемьянов уважительно покачал головой. А затем неожиданно рассмеялся, открыв белые, ровные, близко сидящие один к другому зубы.
— Так это, стало быть, твой цыган был?! А мы-то думаем, откуда такое чудо бешеное взялось…
— Он жив? — неожиданно хриплым голосом спросил Владимир. Внутри, под самым сердцем, что-то холодное сжалось в ожидании ответа.
— Чего ему сделается… — равнодушно махнул рукой Мартемьянов. — Молодцы мои, правда, потрепали его малость, да ведь и он их… Послушай, скажи на милость, откеля он так насобачился людей разбрасывать? Ведь всемером к нему подобраться не могли, час головами об забор летали, пока Степка не примерился его издаля оглоблей уважить. Тогда только и улегся… И где он, разбойничья рожа, нахватался-то такого? Мы спрашивали — молчит…
— Это я его выучил, — неожиданно для самого себя соврал Владимир. — Китайская борьба называется. Если бы не оглобля, вы бы с ним и вдесятером не совладали.
— Ух ты… — с уважением сказал Мартемьянов. — А ты откуда знаешь?
— В добровольческих войсках на Кавказе выучился.
— Стало быть, военный… Что ж тебя в тиятр занесло?
— Значит, судьба такая. — Владимир, ужасаясь про себя собственной наглости, нахмурился. — Федор Пантелеевич, час поздний. У вас время дорого, и я тоже сорвался со спектакля. Скажите, что вы хотите за моего человека? Денег? Меня самого в залог? Чего-нибудь другого?
Минуту-другую Мартемьянов молчал, внимательно разглядывая Владимира и, казалось размышляя, не лишился ли тот рассудка. Владимир прекрасно понимал, как опасна выбранная им манера поведения: ведь и Северьян, и он сам были сейчас в полной власти этого купца с самой темной репутацией, и Владимир мог бы поклясться, что Мартемьянов не будет обращаться в полицейский участок, а произведет суд над конокрадом самостоятельно. И так было невероятным чудом, что Северьян до сих пор жив.