Губы Марата искривляет подобие ухмылки.
— Я никогда им не был, — сжимает крупной ладонью мою шею.
Сглатываю.
— Зачем забрал?
— Я свое никому не отдаю.
— Свое, — фыркаю с презрением. — Я никогда не буду твоей, Хаджиев. Направь лучше свой член под длинную юбку невесты. Мамочку не стоит расстраивать. Она ведь наследников ждет?
— Ревнивая идиотка, — цедит сквозь зубы, но мне уже все равно.
— Я не ревную тебя, Марат, а презираю, ясно?
— Тогда я предоставлю тебе эту возможность в полной мере, — выдыхает мне в губы, резким движением одной руки забираясь под платье, и последнее, что я слышу, это оглушающий треск разорванного белья…
Марат срывает остатки красивого белья, скользя по мне яростным взглядом. Он злится. Но только потому, что хочет меня. Его глубокие синие глаза опасно блестят в тусклом освещении салона. В них плещется похоть и жадность, и что-то еще… незнакомое или давно забытое. Дух захватывает. Потому что меня накрывает это «что-то» приливной волной эмоций.
Агрессивный. Сексуальный ублюдок.
Но тем не менее я сижу на его коленях, готовая раздвинуть ноги еще шире. А когда обнаженные участки кожи царапает плотная ткань мужских брюк меня буквально лихорадит. Я слишком напряжена и это напряжение скапливается внутри, как надвигающийся шторм. И выход у меня только один: утонуть или всплыть.
— Я никогда не ошибаюсь в людях. Никогда никого не подпускаю к себе. — Сильные пальцы Хаджиева спокойно гуляют по моим ягодицам, оставляя после себя чувственный шлейф невидимых следов, пока его глаза полыхают, утягивая меня в самое пекло синего льда. Он издевается. Я точно это знаю. — Но ты исключение из правил, птичка.
Дышать тяжело, сказанные им слова обжигают кислород, проникая вместе с ним в самые недра легких… Я не понимаю зачем он мне это говорит.
Внезапно его рука проскальзывает между моих ног и я впиваюсь в крепкие мужские плечи до побеление костяшек.
Я слишком реагирую. Слишком.
Да я готова взорваться истерическим хохотом от раздирающих меня противоречий.
Твою мать, когда я последний раз трахалась?
Но он лишает меня возможности думать, касаясь огрубевшими пальцами складок, прежде чем начать ласкать пульсирующий клитор. Проклятье… Дыхание окончательно сбивается, а я застываю не в силах пошевелиться, за исключением моего бешено колотящегося сердца в груди.
— Дыши, — командует он с наглой ухмылкой на губах, явно довольный собой. И только когда Хаджиев убирает от моего лона уже влажные пальцы, я выдыхаю, едва справляясь с дрожью в теле. — Вот так.
Он поощряет меня хриплым голосом, гладит обнаженное бедро горячей ладонью, притягивает ближе. Марат везде: на моей коже и глубоко под ней. Черт подери… я будто в огне.