8 ноября, 2004 г. Асано Тоура на ломанном английском изрек: «В церемонии чаепития, где участвует вода из-под крана и чайный пакетик, нет, собственно, церемонии чаепития. В людях, такой ритуал поощряющих, нет, собственно, людей». Так хозяин небольшой гостиницы на западной окраине Осаки, в которой я остановился, пригласил меня пройти в чайный домик тясицу. Он настоял, чтобы я облачился в халат юката и взял с собой с порога кувшин родниковой воды, как того с гостя требует обычай. В помещении на четыре с половиной татами (около восьми квадратных метров) нас уже ждала его жена Хина, которая на английском говорила много свободнее. Убранство домика состояло из компактного комода в углу со всеми необходимыми принадлежностями и ящика Пандоры в центре. Хозяйка поклонилась, приняла кувшин и начала расспрос о моих чайных предпочтениях; хозяин же сооружал из захваченных с собой веток подобие домика, чтобы поместить его на дно причудливой, из черного железа печи.
* * *
8 ноября, 1432 г. девятнадцатилетняя Анна Сонтаг была приговорена к публичной казни через сожжение за прелюбодеяние с Дьяволом. Последний, знай он об этом, был бы несказанно рад. Красота девушки немногим лишь уступала ее хорошим манерам, что были воспитаны в ней отцом; Карл Сонтаг был одним из шестнадцати писарей в Вале – городе, попавшем под горячую руку охочих до линчевания еретиков, – и как всякий образованный человек, был в немилости у народа. Народа, чей глаз стал случайным свидетелем свидания его дочери с антихристом.
Редкий богоотступник доживал до казни, как бы парадоксально это ни звучало. Приговор часто выносили запытанным или обезглавленным мертвецам. Сожжение было формальностью, которую требовала церковь, уверявшая, что лишь огню посильно избавить душу грешника от квартирующего ее лукавого. Анна Сонтаг была в сознании, когда ее привязывали к лестнице. Девушке успели лишь разорвать щипцами пальцы во время допроса, лишив ее восьми ногтей. Иные не сознавались и на стали пыточного кресла, сиденье которого раскалялось от расположенной под ним печи.
* * *
Длинной спичкой Асано посеял пламя на дне ящика. Несмотря на предельную точность руки и слова, действие было в общем-то лишено церемонного пафоса, но не было в нем и сколько-нибудь осязаемой вседозволенности. Губы хозяина, имевшие цвет восковой свечи, сохраняли доброжелательную улыбку, пока его жена просеивала порошковый чай маття. Распределив его по низким чашкам, Хина наполнила чугунный чайник тэцубин водой из кувшина и кивком дала мужу понять, что закончила первый этап приготовлений. Мы заняли свои места вокруг печи, которая, как выяснилось, именовалась «Махо но иэ». На его дне находится вертикальный стержень, на который должна встать тара. Процесс этот многосложен – всего одно лишнее движение, и емкость потеряет равновесие, расплескав сырую воду по углям. Так как мастер чая не смог почтить нас присутствием, ответственность была возложена на Асано. Хозяин опустил ладонь на ручку чайника и сомкнул на ней пальцы так крепко, что на кисти выступил узор вен. Он занес чугунный шар над железным кубом движением настолько плавным, что я не услышал слабейшего всплеска воды. И вот тэцубин навис над овальным отверстием, откуда уже веет жаром. Все волнительно переглянулись. Чугун начал свое погружение.