Перешедшие реку (Клугер) - страница 150

В тюрьме лорд вел себя вызывающе (с точки зрения властей). Он закрепил на двери камеры мезузу, повесил на стену плакат с заповедями на иврите. Одевался он уже давно так, как предписывала иудейская традиция, носил длинную бороду и пейсы. По субботам к нему приходили лондонские евреи, чтобы составить миньян. Гордон строго соблюдал кашрут. Словом, совсем не случайно еврейская община Лондона назвала его Гер Цедек – праведный прозелит.

Но Исраэль бар-Авраам Гордон отдавал дань не только внешним традициям иудаизма. Вскоре его искренне полюбили все заключенные Ньюгейта. Гордон добился разрешения свободного передвижения внутри тюрьмы. Это разрешение он использовал для выполнения заповеди о милосердии и утешении страждущих. Он раздавал деньги нуждавшимся, он делился с ними пищей, которую ему приносили. Утешал приговоренных к смерти и молился с ними и за них. Об этом говорит и Диккенс в уже упоминавшемся романе «Барнеби Радж»: «Заключенные очень горевали по нему, так как, несмотря на свои довольно скудные средства, он щедро помогал всем, раздавая деньги нуждающимся, какой бы веры они ни были, к какой бы секте ни принадлежали. По укатанным дорогам жизни ходит немало мудрецов, которые могли бы кое-чему поучиться у этого бедного помешанного, кончившего свою жизнь в Ньюгейте…»

Лорд Джордж Гордон

Через пять лет родственники попытались добиться его освобождения. Но судьи сочли его поведение на суде вызывающим: он отказался снять шляпу и не желал представлять судьям свидетелей-неевреев (свидетельства евреев не признавались английским судопроизводством). Его вернули в тюрьму, где он умер спустя три года в возрасте 42 лет.

Диккенс пишет, что в Бирмингеме, вскоре после принятия иудаизма, в 1786 году лорд Гордон женился на еврейке, отличавшейся необыкновенной красотой.

«Представьте себе человека без имени и пристанища, живущего ежедневными донесениями, женатого на одной из тех несчастных, за которыми по своему званию обязан он иметь присмотр, отъявленного плута, столь же бесстыдного, как и гнусного, и потом вообразите себе, если можете, что должны быть нравственные сочинения такого человека».

Так в 1830 году отозвалась на выход в Париже «Записок Видока» русская «Литературная газета». Далее в той же заметке автор задает вопрос:

«Сочинения шпиона Видока, палача Самсона и проч. не оскорбляют ни господствующей религии, ни правительства, ни даже нравственности в общем смысле этого слова; со всем тем нельзя их не признать крайним оскорблением общественного приличия. Не должна ли гражданская власть обратить мудрое внимание на соблазн нового рода, совершенно ускользнувший от предусмотрения законодательства?»