серы, чтобы затем, в определенный момент, со словами «а за сим азот», перейти к последнему.
В этих условиях понятно, что его лекции превращались в настоящий балаган. Особенно это относится к лекциям на математическом отделении, где было больше слушателей. Эти лекции он читал в большой химической аудитории, которая была рассчитана на 400—500 чел., причем места шли амфитеатром: внизу находилась большая кафедра, приспособленная для производства опытов. Слушателей на эти лекции приходило по 30—50 человек. Вместо того, чтобы усесться внизу, поближе к кафедре, они забирались на самый верх и рассаживались по разным углам. Когда появлялся Котиков, раздавалась обычная команда: встать! Затем воцарялась тишина. Неизменно изумленный Котиков обращался с просьбой спуститься вниз, — и тогда вся масса юнкеров с шумом и гамом бежали к кафедре. Когда водворялось некоторое спокойствие, Котиков начинал свою лекцию, — обычно вопросом: о чем я читал прошлый раз? Это было сигналом к новому взрыву. Одни кричали: об азоте! Другие возражали: о сере!... Так шло и дальше. Лекция все время прерывалась вопросами, которые не имели никакого отношения к химии. Вместо того, чтобы послать юнкера, задающего такой вопрос к дежурному офицеру, Котиков сначала бросал свою обычную фразу:—«п-с-ште; это к химии не относится», — но затем все же давал какой-нибудь ответ на заданный глупый вопрос, вызывая новые и новые взрыва смеха.
Много материала для насмешек давала юнкерам страсть Котикова к балету. Старый холостяк, он любил проводить вечера в балете, — но старался скрывать эту свою слабость. Если юнкер сталкивался с ним в театре, то Котиков обычно подходил к нему и пускался в объяснения, что попал сюда случайно, так как «все билеты в драматическом театре проданы, а в гости я ходить не люблю, там всегда накурено». Это объяснение все знали, — и все над ним подтрунивали. Утверждали, что предметом особого увлечения Котикова была известная балерина Петипа, находившаяся тогда в расцвете своей славы. Поэтому на лекциях Котикова тишина нередко прерывалась возгласом: «Петипа!». Котиков отрывался от досоки, на которой писал свои формулы, оглядывал аудиторию, — и вновь принимался писать дальше, не сказав ни слова. Через минуту раздавался новый возглас: «Котиков!». Тогда он обращался к аудитории и сердито заявлял, — со своим обычным пришепетыванием:
«П-с-ш-те, прошу не прерывать лекцию, — иначе я обращусь к дежурному офицеру».
В моей памяти остался только один случай, когда он попытался привести эту угрозу в исполнение и действительно пожаловался дежурному офицеру, шт.-кап. Герберту, на то, что класс его не слушается, — в ответ на что получил вполне заслуженный отпор: