«Рикки, мой хороший, что стряслось? Говори быстро, чем помочь и где ты?»
«Ой, ты лучше сама посмотри, — лепечет он с запинкой. — Сам не пойму…»
Скачущие вверх-вниз стены, по которым я опознаю одну из галерей Эль Торреса. Кажется, я смотрю на свет глазами моего фамильяра. Он что, удирает?
И слышу летящее ему вслед:
— Да постой же! Погоди, прошу, глупое живот… О, нет, не глупое! Умное, умнейшее, прекрас…нейшее, не уходи, умо…ляю!..
Боже ж ты мой, за ним гонится… Мирабель? Мчится, бежит: голос срывается, дыхание сбитое…
«Рикки, стой, дружок! Оглянись, за ней никто не охотится?»
С чего мне пришла в голову этакая дичь? Да просто меня не было в большом мире неделю, а за этот срок иной раз случается бездна событий. Жизнь может рухнуть по меньшей мере дважды-трижды. Вплоть до свершения революции в отдельно взятом некромантовском замке.
Это и впрямь Мири. Но в каком она виде! Растрёпанная, без следов макияжа, в какой-то хламиде, накинутой чуть ли не на голое тело, босиком… Она кидается перед шарахнувшимся от неё Риком на колени — не в унизительном порыве просительницы, о нет — а для того, чтобы обнять его за шею. С учётом того, что сейчас он не дракончик, а крылатый пёс — самая разумная позиция в попытке удержать. Разумеется, освободиться, вывернуться из объятий тому легче лёгкого, но… случилось-то что? Нельзя же её так бросить!
— Господин фамильяр… — В голосе Мири звенят истеричные ноты. — Рикки, да? Господин фамильяр, мне очень нужно увидеть вашу хозяйку. Это вопрос жизни и смерти, понимаете? Я не могу, я больше не могу, я запуталась, а он… он давит на меня, давит… Заберите меня отсюда, прошу! Мне больше не к кому обратиться! Сыновья далеко, а из замка меня не выпускают… Господин Рикки, умоляю!
…Вскочив на коврике-лежаке, ошеломлённо смотрю на кота.
Тот хмурится.
— Можноу. Давай её сюдау. Там что-то нешуточное.
Мысленно сообщаю:
«Рикки, можноу!»
Вот чёрт, я уже на Тим-Тимычевом наречии изъясняюсь!
Негромкий хлопок. И мимо нас в тёплую воду летит, с визгом растопырив руки, фигура в чёрной хламиде. О, боже мой! Рикки, тоже перенёсшийся, зависнув в воздухе, в ужасе причитает:
«Ой, Ма, прости, я промахнулся!»
И плюхается в озеро. Спасатель.
Свесив голову вниз и любуясь барахтаньем двух тел, кот глубокомысленно замечает:
— Все планы тепер-рь насмар-рку! Ладноу, посмотр-рим, что можно сделать. Да, Ваня, тепер-рь я вер-рю: шилоу в заднице — это зар-разно.
Несмотря на тёплый, почти жаркий день, зубы у неё выбивают дробь, а руки, стягивающие на мокрой груди прозрачный чёрный пеньюар, трясутся. С волос, слипшихся сосульками, течёт вода, шёлк, облепивший голое тело, больше холодит, нежели защищает… Неловко подогнув под себя ногу, Первая Донна, вытащенная на берег совместными усилиями, озирается, как загнанный в угол зверь.