И отпустил меня.
Я пошла по галереям дворца. Нет, я не плакала. Сил, наверно, уже не осталось – плакать.
В подземелья, всё вперед и вперед. Парчовые туфельки оскальзываются на грязном камне, но я не замечаю. Назад, к моей служанке-негритянке. Она сейчас единственная, кто вообще может принять меня. Даже провинившуюся перед Рашидом, заблудшую… Как есть!
– Нет, не только она. Ты ошибаешься, Зара.
Из-за темной кривой колонны вышел мужчина в синем. Он улыбался: ласково, даже приторно; меня, по чести молвить, от его улыбки затошнило. Глядя на Джяура, я удивлялась: как могла – правда, давно, не сейчас – считать, что это он – Дракон? Вот же, вот – два крыла за спиной. Нежные, белые; ангельские.
«Доверчивая дурочка! Ну, расхлебывай теперь…»
– Ты ведь не ангел, – со злостью сказала я. – Но был им! Отец греха, вот ты кто. Враг лукавый.
Эблис-Противоречащий улыбнулся.
– Да не враг я тебе, – у Беса был низкий, приятный голос. Куда более мужественный, чем о том говорила его внешность. – Напротив, помочь хочу.
– Нужна мне твоя помощь, – я обречённо махнула рукой. – Теперь ведь ничего не исправишь. Так и буду жить… слыша голоса.
– То-то и оно. Послушай: из сотни ревнивых Зарем, – сказал он (и голос его был нежен, сладок, как шербет), – нет, из тысячи… я выбрал тебя. Простушку. Не испорченную дворцовой роскошью. Ты к людям со всей душой; они же… Ну, сама понимаешь! Мы отомстим. Клянусь, родная моя, – хан и его подруга жестоко запла…
– Стой, стой, подожди. Как ты меня назвал?
… (честно сказать, пребываю словно в каком-то ступоре. Так трудно принять все новые истины, свалившиеся на меня в этот день…)
Тёмная сторона души моей наконец-то очнулась от долгого бездействия и дремоты. Я чувствую обиду – за себя, за Большого Змея, оставшегося бесхозным и беспризорным. Мне глубоко ненавистен Рашид; в мозгу клокочет ярость.
«Ведь я ж… Кинжалом я владею,
Я близ Кавказа рождена!»
Кажется, это проснулась Зарема. Та самая, которую призывал Бес.
«И правда, пусть лучше я буду Заремой. От прежнего имени – милого, нежного и доброго – меня тошнит. Хочу стать жестокой. Колючей и кусачей; неприступной, клянусь Аллахом!
А ты, Рашид, и все твои жены (сарматка – тоже), ничего не заслуживаете, кроме смерти.
….разбудить Змея, сделать так, чтобы ханский дворец ожил, и заставить его проглотить Рашида с потрохами (а потом – переварить без остатка).
Это ужасно», – сказала я себе.
«Можно и так считать… А можно – наоборот: это прекрасно. Сама ведь понимаешь, а?»