послышался его голос.
- Пошли на крышу. У вас дом на горке, вид на город будет хороший.
Киру ничего не оставалось. Понимал, что условия здесь ставит не он.
С крыши девятнадцатиэтажного дома вид действительно был впечатляющим. Целый район лежал как на
ладони, правда, из-за снегопада видимость оставляла желать лучшего. Но они не видами наслаждаться
пришли.
Возле верхушки лифтовой шахты, что у самого края дома, находилась странная металлическая
конструкция. Сидеть на ней было хоть и неудобно, но все-таки лучше, чем стоять. Оба, не сговариваясь, присели на переплетенные железные прутья.
- Что у вас с Василисой? – без предисловия спросил Грабовский. - Только честно говори.
- Да как тебе объяснить, я еще и сам не могу понять, - Кир тяжело вздохнув, запахнул тонкую куртку
поплотнее. - Она мне дорога. Очень. Не знаю, может, это та самая любовь...
- Страшное это слово! - тряся головой, прошептал профессор.
Кир улыбнулся. Приятно радовало, что не ему одному от этого слова становилось не по себе.
- Любовь... А что такое любовь? Словечко-то затасканное вдоль и поперек, - профессор стряхнул пепел с
сигареты и продолжил. - Им обычно нормальных мужиков пугают и глупых баб соблазняют. Вот я для себя все
иначе вижу. Это кайф от прихода домой, удовольствие от блинчиков утром в субботу, готовность смиряться с
дурным настроением в критические дни и щенячья радость, когда в пузе любимой толкается твой собственный
карапуз.
- А как же ухаживания? Конфетно-букетная хиромантия?
- Ухаживания нужны, только когда стоит вопрос доступа к телу! – вздохнул профессор. - Рестораном
можно обмануть разум, да и то ненадолго. Душу трюфелями не обманешь, тем более Васькину, раненую...
Кир уселся поудобнее. Впереди маячил очень долгий разговор. И дело было не в последней фразе
профессора. Атмосфера казалась такой, пронзительно-искренней. Медленный снегопад, тусклые огни фонарей, редкие одинокие машины на кольцевой недалеко.
- Саша, давай уже. Я готов, - просто сказал он.
Снег медленно кружился перед самыми лицами и таял на щеках. Кир не прятал лицо, почему-то сейчас это
было нужно. Холод пробирал сквозь одежду, заставлял подрагивать и чувствовать себя живым.
Грабовский достал очередную сигарету, прокашлялся и начал.
- Три года назад произошло одно некрасивое событие, отголоски которого по сей день ломают девочке
жизнь, - он тяжело вздохнул, но продолжать было надо. - Тогдашний Васькин ухажер несколько переборщил с
ухаживанием. Сильно переборщил. Девочка уже спала и видела себя в белом свадебном платье с длинной
48
кружевной фатой. Она была настолько счастливой, что мы, олухи, даже не присмотрелись к некоторым