– Нам сюда. – Безликая потянула её за собой: одно из окон на четвёртом этаже оказалось распахнутым.
Грязный серо-голубой кафель. Кабинки. Пожелтевшие толчки и жуткая вонь, сбивающая с ног.
Хлорка! – вспомнила Вереск и ахнула. – Так пахнет хлорка!
– Что? – хмыкнуло Забвение. – Запах родины нам сладок и приятен[1]? Пошли. Мужской сортир не лучшее место, чтобы предаваться меланхолии.
И они действительно пошли, а не полетели. В тёмных коридорах раздражающе мигали лампы. За облезлыми дверьми раздавались стоны, шёпоты и приглушённые разговоры. У стен стояли каталки и скамейки, а на посту мирно дремала медсестра в смешной голубой шапочке.
Марина, – подумала Вереск. – Её зовут Марина, и она недавно вышла замуж. Очень хочет ребёнка, девочку, но забеременеть никак не может...
Откуда я это знаю?!
– Сюда, – скомандовала Безликая, распахивая дверь. – Заходи и любуйся. Или так и будешь в коридоре торчать?
В палате царил полумрак. Койка пряталась среди разномастного оборудования. Многочисленные датчики пищали. На экранах мониторов зеленели дёрганые линии, сменяли друг друга малопонятные показатели. Пахло спиртом, нашатырём и безнадёгой.
На кровати, бледный, исхудавший, оплетённый прозрачными трубками, лежал Ладимир...
1. Неверная цитата А.С. Грибоедова "Горе от ума". Правильно так: "И дым Отечества нам сладок и приятен".
Глава тридцать шестая
Вереск почувствовала, что задыхается.
– Ладимир! – вскричала она и бросилась к кровати. – Ладимир! Проснись! Это я! Я! Вереск!
– Зря стараешься, – фыркнула Безликая. Она небрежно привалилась к стене и принялась лениво разглядывать ногти на холёных руках. – Он тебя не слышит.
– Неправда! – Голос дрожал и срывался. – Ты врёшь! Ты всё врёшь! Он слышит меня! Он всегда слышит меня! Всегда! Каждый день! Даже, если меня нет рядом!
– Тебя ли? – черноволосая девица ухмыльнулась. – Ты уверена?
Вереск была уверена.
Всё вокруг казалось пугающе знакомым. Она не сомневалась, что на подоконнике стоит кувшин с водой, а из окна виден край спортивной площадки и клён, которому в прошлом году спилили верхушку. Она знала, что стóит щёлкнуть выключателем и противно зажужжат лампы, а одна будет раздражающе моргать, и ничего с ней не сделаешь, потому что электрик в глубоком запое...
И ремонт давно нужен: штукатурка осыпалась.
Взгляд зацепился за полинялую репродукцию над изголовьем, и Вереск сглотнула ком, подкативший к горлу: бескрайняя равнина, покрытая розовым цветом, а над ней – ясное голубое небо и громады белых облаков...
Особое место...
Я была здесь, – поняла она. – В этой больнице. И была не раз. Я – часть этого мира, а он – часть меня.