«Трусит и хочет прикрыться нахальством. Такой орешек разгрызть не трудно. Думает, начну спрашивать о сообщниках, об ограблениях, буду вести протокол. Ну нет, с этим мы подождем». И Дегтярев беседует с Гогой на совершенно посторонние темы. Просто так, о жизни. О Тбилиси. О Москве. Об институте, куда Гога никак не может поступить. Гоге начинает казаться, что ему удастся легко выпутаться. «Этот следователь простак, — думает он. — И ничего не знает о Кобре и Красавчике».
У Гоги возникает «гениальная» идея:
— Я вижу, вам уже все известно, начальник! Так что нет смысла скрывать. Да, я нигде не работаю. Принципиально. Пускай дураки трудятся. Жизнь дана только раз. Я не просил, чтобы меня родили. Но если уж папе и маме, дай им бог здоровья, так захотелось иметь дитя — пусть теперь кормят…
Гогин маневр Кириллу ясен: хочет, чтобы выслали за тунеядство. Полагает, что ему удастся избежать таким образом кары за ограбления. Пока, мол, разберутся — он уже будет далеко. Знает ли он, что Зарубин арестован?
«Не знает, — решил Кирилл. — Посмотрим, как среагирует».
Когда вводят Анатолия Зарубина, лицо Гоги сереет.
— Вы знакомы с этим человеком?
— Никогда не встречал! — Руки у Гоги трясутся. Трудно сказать, кого он сейчас боится больше — Кобру или Дегтярева. — Совсем никогда не видел!
— Напрасно отрицаете. Зарубина вы знаете отлично. Третьего июля вместе ограбили квартиру поэта Сергейчука. В то время вы жили у Акишиной и были наводчиком. Восемнадцатого июля совершили ограбление квартиры архитектора Денисова. Шестого августа сделали попытку ограбить сберегательную кассу. Вы подвозили своих сообщников на «Москвиче», взятом напрокат. И увозили их с крадеными вещами.
— Вас ввели в заблуждение! Я не принимал участия ни в каких грабежах! Этого человека никогда не видел. Никогда… Я, конечно, не святой, даже, случалось, нарушал уголовный кодекс… Но чтоб грабеж… Упаси меня бог! Родители прокляли бы своего младшего сына, если б он посмел связаться с бандитами! Поверьте, гражданин следователь…
Теперь он был похож не на горделивого павлина, а на общипанную курицу. Гога смертельно боялся мести Кобры, поэтому отрицал все. Он отрицал бы до конца, если б Кобра презрительно не бросил:
— Слизняк! Разве я с таким пошел бы на дело?
И тут петушиная гордость на миг пересилила в Гоге страх.
— Слизняк! Это я слизняк, да? Гога, подвези! Гога увези! Тогда не был слизняк, да?!
— Увести Зарубина, — распорядился Дегтярев.
— Я вам все расскажу! — Гога буквально захлебывался словами. — Слизняк, а? Все расскажу, гражданин следователь! Учтите — я добровольно сознался. Так и судье скажите — Арчил Баташвили, он же Гога Мачевадзе, сам во всем сознался. Ничего не утаил. Пишите протокол, начальник!