Она, словно клеймо, на всю жизнь занозой засела в моей душе. Ненависть, которая не скрывалась даже под маской милой и наивной девушки. Та самая крупица, которую в меня посадил своими действиями отец в тот самый страшный день в моей жизни.
Сейчас я ненавидела всех на своем пути, даже не было жалко своего родного отца, отправившегося в тюрьму, и спившуюся мачеху, которая в покоях еле живая лежала в окружении служанок и лекарей. Мне хотелось только одного, чтобы они ответили за все. И это темное не успокоилось, пока я не уснула под тихий шепот моего мужа.
Утро меня встретило дикой головной болью и сухостью во рту. Словно вчера я не плакала, а повторяла подвиг из Лазурного дворца. Но нет, нервы вином вчера мы не лечили, а только я рыдала в объятиях мужа, пока он меня успокаивал.
С кровати я вставала, пошатываясь во все стороны. Стакан сока на прикроватной тумбочке показался мне благословением богов. Я, не задумываясь ни о чем, прижалась губами к прохладному боку, жадными глотками осушила его почти наполовину. Только потом на задворках мелькнула мысль о странном привкусе. Но это я поняла, уже заваливаясь вперед лицом.
Последнее, что я запомнила, это темное отполированное дерево паркетного пола, в которое я фактически врезалась носом. Сознание благополучно покинуло меня.
Не знаю, каким чудом, но лицо не болело и последствий соприкосновения с полом я пока не почувствовала. Да что там, я вообще пока ничего не чувствовала. Только ломящее чувство тяжести во всем теле, словно у меня вместо костей были раскаленные штыри.
Разлепив глаза, я увидела, как передо мной растекается, по-другому не скажешь, темное пятно на ярком светлом фоне. Я никак не могла понять, что вообще происходит и как я тут очутилась. Все, что меня окружало, это белоснежное свечение и непонятное абстрактное черное пятно, которое постоянно шевелилось, извивалось и менялось.
Я с огромными от ужаса глазами сидела в переливающемся свете и смотрела на это нечто, пока из него вырисовывался силуэт. Тонкий женский стан ткался из воздуха, заполняя собой светящееся пространство. Фигура была настолько эфемерна, что я боялась моргать, вдруг исчезнет.
Еще несколько ударов сердца, и передо мной во всей своей красе предстала женщина, чей портрет до сих пор украшает парадную лестницу императорского дворца. Жиралиа Лаутерлитская собственной умершей персоной парила передо мной, почти как живая. От удивления даже пару раз я ущипнула себя за запястье. Не помогло, женщина все так же стояла, словно живая.
– Не стоит бояться, деточка, – легко рассмеялась моя галлюцинация, – я не мстительный призрак. Я всего лишь страж, искупающий свои темные грехи перед императорским родом.