Он молча покачал головой, хотя я видела: почти готов свалить. Ну да, кому ж захочется терпеть, когда его тыкают носом в лужу.
Впрочем, тыкать его мне тоже надоело, все равно бесполезно. И Кей немного не того от меня хотел, как мне думается. Уж точно не чтобы я выгнала придурка с концами. И сама я все же не хочу так, с концами. Как бы я ни злилась, я все равно его люблю, козла недоенного.
— Роза, пожалуйста, — он все же преодолел желание удрать, даже тон сменил со скандального на проникновенно-виноватый. — Чего ты хочешь? Извинений? Да, я… козел, я виноват перед тобой, я должен был сам тебе все объяснить… мне очень жаль. Ты сейчас ненавидишь меня, но Кей тут ни при чем. Он — умный и взрослый, он не косячит. Не наказывай его. Я прошу тебя.
На последних словах он опустился на колени и склонил голову.
Я невольно восхитилась. Изумительный артистизм! А как меняет подход, загляденье! Не вышло наездом и торгом, выйдет чистосердечным признанием своей вины.
Сукин сын. Знает же, что устоять перед «кающейся Магдалиной» невозможно. То есть трудно, но возможно. И я устою, несмотря на то, что сейчас мне безумно хочется прижать его голову к себе, запустить обе руки в черную гриву и простить все на свете.
Сукин сын.
Я все же положила руку ему на голову, сжала волосы в горсти — так, как он любит. Почувствовала ответную дрожь и задавленный судорожный вздох. А потом нежно и проникновенно сказала:
— Этого мало, Бонни. Ты хочешь слишком дешево отделаться.
— Хочешь, я извинюсь публично. Американское телевидение подойдет?
— Я подумаю, — я снова сжала его волосы, и он снова дрогнул. Вот только я не была уверена, что дрожит он от страсти, а не от злости. — Но этого все равно мало.
Стоило мне убрать руку, как он вскинул голову и хмуро спросил:
— Что еще?
— Искренности я не прошу, — покачала головой я, — ты слишком хороший артист, чтобы я смогла тебе поверить. Но есть кое-что еще, чего мне не хватает, Бонни Джеральд.
— Чего? — в его глазах снова мелькала жажда убийства, ненадолго хватило раскаяния.
— Сабмиссива, — я нежно улыбнулась. — Кей прекрасен, но он доминант. А я хочу саба.
— Ок, я найду для тебя саба, — Бонни так не хотел видеть очевидного, что я почти умилилась. — Русский? Американец? Любой твой каприз, Роза.
— Ты, Бонни.
Он вскочил, пылая негодованием.
— Нет! Я больше… нет!
— Ну, нет, так нет. Свободен, — я насмешливо улыбнулась и склонила голову набок.
— За каким чертом тебе саб, который не хочет играть? Это же глупо!
— Вот и я говорю — свободен. Тем более что мне нужен не просто саб, а раб. Горячий, покорный и на все готовый. Ты не годишься, это я уже поняла.