Штабс-капитан Клеопин уходил из Петербурга почти налегке. А куда идти? Оставалась надежда, что Алёнушка вместе с семьёй всё-таки уехала в Череповецкий уезд. Когда Николай покидал столицу, он верил в то, что время всё-таки остановилось. И в небольшом имении, в двух часах пути от Питера, вдали от забот и переворотов живёт-поживает дворянская семья, приходившаяся родственниками князьям Щербатовым. Харитон Егорович сидит в покойных креслах и неспешно читает какую-нибудь аглицкую книгу, делая вид, что понимает слова. Алёнка расположилась за маленьким столиком для рукоделия и вышивает подарок будущему мужу. Остальные домочадцы неспешно переговариваются и ждут своего пятичасового чая (файв-о-клока!).
Пока шёл, иллюзии развеивались: то тут, то там виднелись обгорелые рёбра бревенчатых или закопчённые руины кирпичных домов. Барских... Хватало и пепелищ от сгоревших крестьянских лачуг. Один из немногих мужичков, попавшихся на глаза, объяснил, что сначала мужики громили и жгли барские усадьбы, а потом из Питера приходили солдаты и, в свою очередь, громили и жгли мужицкие дома. Вместо красивого двухэтажного домика, утопавшего летом в зелени, а зимой — в сугробах, громоздилась груда обугленных брёвен и битых камней. Вперемежку с ними лежали обгорелые тряпки, покоробившиеся кожаные переплёты книг, битая фарфоровая посуда. Тут же (сердце Клеопина дрогнуло!) валялись и пяльцы, которые он так часто видел в проворных ручках Алёнушки.
От пепелища веяло гарью и могильным холодом. Николай, сглатывая скопившиеся в горле комки, с трудом оторвался от зрелища. Именно так близкие порой не могут оторваться от свежей могилы друга или любимого человека. Потом решил пройтись к ближайшей деревне — узнать, что же стало с хозяевами дома. Но деревня как вымерла. Только из-за угла одного из домов выглянула какая-то баба в драном казакине и быстро скрылась. Николай пошёл следом. За углом однако его поджидала не баба, а три дюжих молодца. Добры молодцы с большой дороги. Судя по шинелям без знаков различий — дезертиры. На киверах отсутствовали кокарды и репейки. Один имел ружьё, а двое других — тесаки. У самого же Николая оружия не было. Саблю и пистолеты, отобранные во время ареста на Сенатской площади, никто вернуть не соизволил. «Разжиться» чем-нибудь рубяще-режущим или стреляющим не удалось. Уж слишком быстро комендант Петропавловки отконвоировал его за пределы столицы. Ещё хорошо, что сослуживцы прислали мундир, новую шинель и нашейный знак. Только вот щеголять в золотых эполетах и при офицерском знаке было, кажется, не очень разумно...