Я знаю, что от меня не требуется ответ: всё и так встаёт на свои места. Неужели… Неужели дело было не в проверках и недоверии ко мне? Кто же этот человек, что посмел перейти дорогу Рамиресу и спрятать, выкрасть документ?
Смит неспешно отходит ко мне, вросшей в пол, тщательно уложив пиджак хозяина на предплечье, словно только что забрал без чехла из химчистки. И пока я с неуместной завороженностью наблюдаю, как Альваро медленно закатывает рукава тёмно-коричневой рубашки, а остальные обступают пойманного шпиона со всех сторон, Энтони тихо начинает:
— Его зовут Серхио. Он работал в финансовом отделе старшим специалистом. Камера поймала его на краже документов из юридического в тот день, когда тебе поручили иск.
— Но… Почему это… это… выяснилось только сейчас? — дрожащим тоном подбираю я глагол, остановившись на самом нейтральном.
Нашу беседу не слышно, и мы наверняка выглядим, как некоторые наблюдатели, просто забредшие на случайное мероприятие. Знать бы только наперёд, насколько жестоким оно будет…
Один из людей Рамиреса отвешивает Серхио мощную пощечину, на что тот снова скулит и сплёвывает зуб, который наверняка был выбит до, а после раскрывает ему веки пальцами, будто вынуждая смотреть на нависшего босса. Даже представлять не хочу, насколько больно тому глазу, что уже не видит из-за опухлости и фингала.
— Он пытался сбежать, и нашли его только на днях, — умиротворённо отвечает Энтони, и я поворачиваю к нему голову: на лице с тонкими чертами не двигается ни один мускул. По невозмутимости он уступает лишь Альваро, когда тот тоже хочет скрыть истинные эмоции, — у помощника же всё-таки заметна некая обречённость во взгляде, словно ему жаль привязанного.
Но ведь… Должно же быть жаль?..
Чёрт возьми, неужели мы всерьёз собираемся что-то сделать с этим Серхио? Вот так, спокойно и безнаказанно?
Мне вновь становится очень страшно, но не из-за нагнетающей обстановки и обстоятельств, а теперь из-за обрушивающегося понимания, что и сама не чувствую сожаления.
Этот человек пытался помешать не только сбору материалов всего дела, но и, можно сказать, потенциальному выигрышу процесса. Он планировал выставить меня дурой, а «Сомбру» — в конечном счёте проигравшей. Пусть даже опосредованно.
Он хотел… опрокинуть самого Рамиреса.
И сейчас вновь украдкой взглянув на фигуру Альваро, я вдруг отчётливо осознаю, что если бы это всё случилось, дело было бы не только в моём задетом адвокатском самолюбии и эго… Не знаю, с каких пор — я с поражением признаю, что пропустила этот момент, — но теперь дело ещё в чём-то намного большем, нежели в том, чтобы всего лишь проглотить провал в суде.