- Что зря? - прокашлялся я, немного сбитый с толку.
- Зря геройствовал, - Лиззи устало объяснила, как малому ребёнку, всё так же глядя в сторону, - у меня на подобный случаи амулет был. Мне Марая угрожала, давно ещё, перед императорским балом. А я, знаешь ли, легко складываю два и два, быстро учусь и выводы делать умею по слабым сигналам. Вот и сделала — запаслась на всякий случай. Так что напрасно ты, Зуртамский, портал строил, магию свою расходовал.
Она скривилась презрительно и уколола ещё больнее:
- На меня, простолюдинку.
Опять хотелось одновременно и поцеловать её, и укусить, и обнять, и придушить... Вот только сил не было. Может, и был у неё амулет, а у меня-то не было. И досталось мне по полной. Теперь вот лежу, беспомощный, как птенец, и даже мысли еле-еле движутся в голове. Но язык двигался сам, хотя тоже небыстро.
- Это не магия. И... Марая тебе угрожала? - до меня наконец дошло, что сказала Лиззи, и я даже привстал с подушек, пытаясь по её лицу прочитать ответ. - Но почему?!
Привстал и тут же представил, как выгляжу, - всклокоченные волосы, круги под глазами, больничная рубаха. Дёрнулся поправить хотя бы волосы, пригладил их, но всё бесполезно
- не расчёсанные, они топорщились и не хотели изобразить даже слабое подобие приличной причёски. Я опять откинулся на подушки — слабость изматывала так же, как ощущение себя безобразным чудовищем у ног той, что, стоя рядом, не смотрела на меня.
- Да, господин маг, - купец Ларчинский улыбнулся знакомой улыбкой, улыбкой моей Лиззи.
- Я купил и переслал дочери защитный амулет - у меня есть связи среди артефакторов. Вот только она не сказала мне, что это из-за того, что у неё с кем-то настолько плохие отношения.
Папаша моей девочки глянул на неё строго-вопрошающе. Она хмыкнула недовольно и уставилась на отца. Подвигала бровью, потом двумя, потом сжала губы в точку, но Ларчинский непонимающе пожал плечами и развёл руки в стороны. Её знаки он не понимал.
И она недовольно проговорила, сдерживая раздражение:
- Ну мужчины, ну мужчины!.. Что один, что другой, словно дети! Да ревность это! Ревновала она меня к Зуртамскому... - и прошептала чуть слышно, поджимая в недовольстве губы, - к дубинушке стоеросовому...
У меня на душе потеплело. То ли от того, что у Мараи и в самом деле ревновала, то ли от знакомых слов про дубинушку. Я лежал на подушках и смотрел на знакомый овал лица, на закрытое платье под самый подбородок, на тонкие пальцы, что сейчас были обтянуты изящными женскими перчатками. Какая же она хорошенькая!