Группа распалась, новая смена мужчин направилась к крыше через люк в потолке в холле, а не по лестнице вверх по стене здания, как мы привыкли. Все, даже мелочи, изменились.
Рейн положил руку мне на плечо. — Пойдем со мной, — потребовал он. Я кивнул, когда он повел меня в холл, а затем вниз, в подвал, который был моей комнатой, когда я был кандидатом. Комнату, которую я делил с Ренни, а позже с Мейз.
— В чем дело, Рейн? — спросил я, чувствуя себя неловко от его молчания.
— У меня есть к тебе просьба, которая тебе не понравится, — сказал он, поворачиваясь ко мне лицом, широко расставив ноги и напрягая плечи.
Я почувствовал, как свинцовый кирпич осел у меня в животе, зная, что если мне неудобно спрашивать об этом, то это не может быть хорошо. Ничто не смутит его. Часть меня беспокоилась, что он попросит меня освободить Пенни или, что еще хуже, использовать ее в качестве приманки.
Что, черт возьми, происходит.
Мне было наплевать, если это означало проблемы со мной и моими братьями.
— Говори, — потребовал я, не желая откладывать неизбежное.
Он тяжело выдохнул, проведя рукой по лицу, прежде чем его зеленые глаза пригвоздили меня. — От тебя не могло уйти то дерьмо, что творится в последнее время. Не только в этом районе, но и по всей стране. Здесь очень много напряжения. Людям нужно оружие. Некоторые из этих людей могут быть такими же людьми, как и ты…
— Нет, — сказал я, и это слово, низкое и сильное, вырвалось из моей души, из моего мозга, из каждой молекулы в моем теле.
— Дюк. Я не говорю, что до этого дойдет. Но если до этого дойдет, нам понадобится твое сотрудничество в том, чтобы прощупать почву.
— Рейн ты не знаешь, о чем ты…
— Я знаю, о чем прошу, — оборвал он меня, глядя сочувственно, но жестким тоном. — Но я хочу сказать, что, через какой бы ад это ни провело тебя… ты не думаешь, что это стоит жизни твоих братьев? Их женщин? Их детей? — спросил он после короткой паузы. — Девушки, сидящей в твоей комнате, о которой ты заботился, как гребаный сторожевой пес, в течение нескольких дней?
Он был прав.
В тот момент я ненавидел этого ублюдка, человека, который позволил мне изменить свою жизнь, человека, который показал мне другой образ жизни, я, черт возьми, ненавидел его за то, что он был прав.
Но он был.
Этого нельзя было отрицать.
Когда дело доходило до драки, я оказывался лицом к лицу со скелетами; я закатывал рукава и надевал перчатки, чтобы защитить себя от аконита; я набирался мужества и проглатывал крики, говорящие мне никогда не возвращаться; я делал то, что нужно было сделать, чтобы люди, которых я научился считать семьей, были в безопасности.