Но когда во дворе послышался грубый, как наждак, голос матушки Гинаш, стало жутко до дрожи в печенках. Вдруг она почует меня, как почуяла тогда, у окна? Я же тут как мышь в мышеловке!
Наконец тронулись. Я сидела будто на иголках, прислушиваясь к каждому шороху, а перед глазами снова и снова вставал момент, когда со старушечьих пальцев слетела, устремляясь ко мне, зловещая черная пыль.
Знала ли ведьма, что я оборотень или наложила свое заклятье просто на всякий случай?
Так или иначе, путешествовать в ее компании — отчаянный риск. Но другую оказию надо еще найти, а на дворе не лето.
И скоро я ощутила это сполна. Ветер в возок не задувал, снег не залетал, но мороз проникал сквозь все преграды, постепенно выстуживая сундуки, кофры и пол под лапами, заползая ледяными щупальцами под мою тоненькую шубку.
До первой остановки было еще терпимо. Судя по звукам и запахам снаружи, Льеты завернули в придорожный трактир. Движение за стенками возка не затихало ни на миг, и я не решилась выйти. Вдруг стану двигать заслонку, а кто-нибудь заметит?
Выехали часа через два. Льеты, небось, успели не только отобедать с толком, но и у камина посидеть, газеты почитать, кавалер еще и стопочку пропустил, а бедная кошка тут хоть околей!..
К моменту второй остановки я уже клацала зубами, трясясь, как цуцик. Живот подвело от голода, очень хотелось в отхожее место.
Как только кучер, проследив, чтобы коням задали корм, ушел в тепло вслед за господами, я вскарабкалась по сундукам и с пятой попытки сумела-таки сдвинуть заслонку.
Уже смерклось. Снег давно перестал, трактирный двор был неплохо укатан. В дальней его части, в открытом загоне, окруженном бревенчатой изгородью, дремали полдюжины ломовых мамок — совсем не таких ухоженных, как Фин и Фан господина Лердсона. Их кудлатая шерсть давно потеряла белизну, на боках смерзлась в грязные сосульки.
У трактира сновали люди, но до кошки, выбравшейся из оконца крытой повозки, никому дела не было.
Длинное здание манило желтыми окнами и ароматами съестного. Я отыскала заднюю дверь и уселась у крыльца. Думала, придется учиться красть еду.
Но не понадобилось.
Кухонная девчонка, посланная выплеснуть помои, не осталась равнодушна к моему мурлыканью. Даже впустила в тепло.
Она и сама была как бездомный котенок. Одежонка вся штопаная, на грязных тощих ногах деревянные башмаки.
Интересно, штопала сама? Стежочки мелкие, ровные.
Девчонка принесла похлебки, и я принялась за еду, стараясь не думать, что раскисшее месиво наверняка слито из чужих мисок.
— Подожди, — шепнула девчонка. — Сейчас за косточкой сбегаю…